Юй Хуа - Братья

Утром того дня они повязали на руки траурный креп и обмотались у пояса полосками беленого холста. Дощатый гроб Сун Фаньпина водрузили на раздолбанную тачку рядом с вещмешком Сун Гана, и седой старик помещик побрел с ней впереди всех, а Ли Лань, взяв за руки детей, зашагала следом за ним.

Потом Бритый Ли не мог припомнить, чтоб Ли Лань когда-нибудь выглядела такой же гордой, как тогда. Родной отец Бритого Ли не дал ей ничего, кроме досады и позора, а Сун Фаньпин подарил ей любовь и уважение. Ли Лань шла, вскинув голову, как эдакая красная амазонка из кинофильма. Старик помещик, согнувшись в три погибели, толкал тачку, будто его разносили в пух и прах на собрании. Он то и дело останавливался по дороге и отирал выступавшие на глазах слезы. Когда они поравнялись с двумя колоннами демонстрантов, революционные толпы прекратили выкрикивать лозунги и опустили красные флажки. Народ стал на разные лады обсуждать, что происходит, и пялиться на четверых людей, их тачку и гроб. Какой-то человек с красной повязкой подошел спросить Ли Лань:

— Кто в гробу?

Ли Лань спокойно и гордо ответила:

— Мой муж.

— А кто твой муж?

— Сун Фаньпин, лючжэньский школьный учитель.

— Как он умер-то?

— Был забит заживо.

— За что же это?

— Он был помещик.

Когда Ли Лань произнесла это, Ли с Сун Ганом вздрогнули, а старик впереди обмер со страху, не смея вытереть набежавших слез. А она отважилась сказать это так громко. Революционные толпы демонстрантов остановились. Они были поражены тем, что эта хрупкая женщина смеет произносить такие слова. Тот мужик с красной повязкой на руке снова спросил Ли Лань:

— Раз твой муж помещик, то ты, выходит, помещица?

— Да, — уверенно кивнула головой Ли Лань.

Мужик повернулся к революционным демонстрантам:

— Видали? Какое похабство…

Сказав это, он развернулся обратно и вмазал Ли Лань оплеуху. Ее голова качнулась, а по губам побежала свежая кровь, но она продолжала гордо улыбаться и твердо смотреть на него. Мужик с повязкой снова ударил, голова Ли Лань опять качнулась вбок, а она по-прежнему глядела на него с надменной улыбкой. Потом Ли Лань спросила:

— Навоевался?

Мужик остолбенел. Он бросил взгляд на Ли Лань, потом на толпу демонстрантов, и на лице его застыло изумленное выражение.

— Если навоевался, то мне пора, — добавила Ли Лань.

— Мать твою… — выругался мужик с повязкой. Он ударил Ли Лань еще два раза, так что ее голова мотнулась сначала влево, а потом вправо, и сказал: — Вали…

Изо рта у Ли Лань текла кровь. Улыбнувшись, она взяла за руки детей и пошла прочь. Революционные толпы на улицах смотрели на нее с удивлением, а она брела и, улыбаясь, говорила всем:

— Сегодня похороны моего мужа.

Произнося это, Ли Лань заливалась слезами. Бритый Ли с Сун Ганом к тому моменту уже выли в голос, и шедший впереди старик помещик тоже. Его тело содрогалось, как заводное. Ли Лань отчитывала детей:

— Не надо плакать. — И добавляла: — Не надо плакать при всех.

Дети зажали руками рты и прекратили плач, но никак не могли сдержать слезы. Ли Лань, запретившая им плакать, сама по-прежнему шла зареванной, с улыбкой обливаясь слезами.

Когда они вышли через южные ворота и прошли по скрипучему деревянному мостику, то услышали крики птиц и поняли, что уже ступили на грязную проселочную дорогу. Был полдень, и над безбрежными просторами тут и там поднимался дым человеческого жилья. Летние поля были так пусты, будто во всем мире их осталось всего четверо, да еще был лежащий в гробу Сун Фаньпин. Отец Сун Фаньпина наконец-то заплакал в голос. Согнувшись, как старый вол над пашней, он вез своего мертвого сына, дрожа всем телом, и его плач вздрагивал вместе с ним. Эти вскрики мучили Бритого Ли с Сун Ганом, и они громко заревели через щели между пальцами. Хотя дети закрывали рты ладонями, плач вырывался наружу из ноздрей. Они зажимали ноздри, но рев новым манером лился через рот. В ужасе они вскинули головы и украдкой посмотрели на Ли Лань. Мать сказала:

— Плачьте, чего уж.

Она заголосила первой. Мальчишки впервые услышали ее пронзительный горький вой. Мать рыдала в полную силу, словно стараясь выплакать весь свой голос. Сун Ган отпустил руку и разразился громким ревом. Вслед за ним заплакал, не стесняясь, и Бритый Ли. Они шли и плакали все вчетвером, и им больше не о чем было беспокоиться — впереди лежала уже проселочная дорога. Среди этих бескрайних полей, под этим высоким небом они рыдали вместе и были одной семьей. Ли Лань плакала горько, запрокинув голову, будто глядя в небеса; отец Сун Фаньпина выл, низко склонившись, словно стараясь посадить каждую свою слезу в землю; Ли с Сун Ганом ревели, смахивая слезы, падавшие одна за одной на гроб Сун Фаньпина. Они рыдали сладко и громко, и их плач разносился, как взрывы, пугая воробьев на придорожных кустах. Птицы взлетали в воздух, как брызги пены.