Юй Хуа - Братья

— Очень большие зрачки.

Тот человек ответил:

— Ну, если зрачки большие, то небось померла.

Услышав, что Ли Лань, может быть, умерла, дети обнялись и заголосили. Тут еще какой-то человек наклонился к ним со словами:

— Не войте, не войте. Чтоб вы, пацанята, понимали в этих зрачках, наверняка решили, что глаз — это зрачок и есть. Пощупайте-ка ей пульс, если пульс есть, то не умерла.

Мальчишки тут же перестали плакать и взволнованно спросили:

— А пульс где?

Он вытянул левую руку и, показав пальцами правой на пульс, сказал:

— Да вот, на запястье.

Ли с Сун Ганом ухватили каждый Ли Лань за одну из рук и стали щупать ее запястья. Ощупав все, что можно, они так и не нашли пульса. Тот человек спросил:

— Ну, есть или нет?

Бритый Ли покачал головой:

— Нету.

Сказав это, он напряженно посмотрел на Сун Гана. Сун Ган тоже замотал головой:

— Нету.

Тот человек выпрямился и произнес:

— Может, и правда померла.

Ли с Сун Ганом в полном отчаянии разинули рты и принялись завывать. Прорыдав так какое-то время, они одновременно подавились плачем и одновременно вновь взорвались визгливым воем.

— Папа умер, мама тоже умерла, — ревел Сун Ган.

Тут откуда ни возьмись появился Кузнец Тун. Он протиснулся через толпу, присел на корточки и стал трясти детей, крича им, чтоб перестали реветь:

— Какие зрачки, какой пульс — это все докторские штучки. Вы, мальцы, хрен чего смыслите. Слушай сюды: возьмите свои уши да прислоните ей к груди. Внутри бьется чего?

Сун Ган вытер слезы с соплями и прижал свою голову к груди Ли Лань. Послушав так какое-то время, он вскинул голову и взволнованно сказал брату:

— Вроде как бьется.

Бритый Ли тоже быстро обтер все, что натекло, и прижался послушать. Он тоже услышал, как бьется сердце, и кивнул брату:

— Точно, бьется.

Кузнец Тун встал и взялся отчитывать говоривших:

— Чего б вы смыслили, только и знаете, что детей пугать. — Потом наклонился к Ли с Сун Ганом: — Она не умерла. В обмороке просто. Пускай полежит, потом сама встанет.

Братья тут же сменили всхлип на улыбку. Растирая слезы, Сун Ган вскинул голову и сказал Кузнецу Туну:

— Кузнец Тун, тебе за это воздастся.

Кузнец от этих слов просто расцвел. Улыбаясь во весь рот, он выдал:

— Вот это по справедливости.

Дети спокойно уселись рядом с Ли Лань. Им казалось, что мать как будто спит. Сун Ган подобрал упавший на землю снимок и посмотрел на него, потом дал посмотреть брату и осторожно убрал в конверт. На мосту собиралось все больше народу. Многие протискивались попялиться на них и узнать у других, в чем дело, а потом разворачивались и уходили. Дети терпеливо сидели, по временам поглядывая друг на друга и улыбаясь тайком. Прошла целая вечность. Вдруг Ли Лань села, и мальчишки завопили от радости. Они прокричали в толпу:

— Мама очнулась.

Ли Лань не поняла, что произошло. Она осознала только, как поднялась и неловко встала на ноги, отряхнула приставшую пыль и снова прижала к груди фотографию и траурный креп. Бритый Ли и Сун Ган снова ухватились за ее одежду, и они втроем, опустив головы, вышли из толпы. По дороге домой Ли Лань не произнесла ни слова. Дети тоже не смели говорить, но все так и тряслись от волнения, напряженно цепляясь за одежду матери. Потеряв мать и обретя ее снова, они испытывали ни с чем не сравнимую радость. Тащась за ней следом, братья то и дело вытягивали головы вперед и поворачивали их назад, все время ловя глазами взгляды друг друга и не прекращая улыбаться.

На четвертый день после смерти Сун Фаньпина к дому Ли Лань подошел старый крестьянин с разбитой тачкой. Он молча встал у дверей в своих заплатанных штанах и майке и, заливаясь горькими старческими слезами, стал смотреть на стоявший в комнате гроб. Это был отец Сун Фаньпина и дед Сун Гана. До освобождения* у него было несколько сот му* земли, которые после освобождения роздали деревенским, а ему досталось только слово «помещик» в графе «социальное положение». Этот-то старик помещик, что выглядел теперь жальче крестьян-бедняков и самых бедных середняков, пришел отвезти своего сына-помещика домой.

Вечером того дня Ли Лань упаковала вещи Сун Гана. Бритый Ли с братом молча сидели на кровати и смотрели, как она собирала багаж. Ли Лань вытащила из серого вещмешка с надписью «Шанхай» свои вещи, сверток с запачканной кровью Сун Фаньпина землей и пакет «Большого белого кролика». Потом она сложила в вещмешок одежду Сун Гана и втиснула туда же целый пакет тянучки. Обернувшись и заметив выражение напряженного ожидания, застывшее на физиономии собственного сына, она достала пакет наружу, зачерпнула из него пригоршню конфет и отдала их Бритому Ли. Сун Гану она тоже дала пару штук, а остальное отправилось обратно в вещмешок. Братья жевали свои конфеты и знать не знали, что случится завтра. Даже на следующий день, когда на пороге снова нарисовался дед Сун Гана, братья так и не поняли, что вот-вот должны будут расстаться.