Юй Хуа - Братья

Когда все было закончено, Сун Ган опять забеспокоился. Заревев, он принялся размазывать слезы:

— Они все равно узнают.

Бритый Ли не плакал. Он только улыбался и, качая головой, утешал Сун Гана:

— Они же сейчас еще не знают.

Бритый Ли с малолетства был из тех, кто все пьет разом, если есть чем напиться. Подчистив запасы «Кроликов», он снова обратил внимание на лавку. Под заливистый плач Сун Гана он снова взгромоздился на нее и стал выделывать свои фигуры. Только теперь у него уже был опыт: он целиком перенес центр тяжести между ног, чтобы тереться причинным местом о лавку, и скоро вновь, часто дыша, залился краской.

С тех пор братья не расставались ни на секунду. Бритому Ли нравился этот паренек по имени Сун Ган, старше его на год. Только когда у него появился старший брат, Ли получил наконец свободу бродить где попало. Раньше, когда Ли Лань уходила на фабрику, она запирала сына в доме, оставляя его проводить там в одиночестве день за днем. Сун Фаньпин вел себя совсем не так, как Ли Лань: он вешал на шею Сун Гану ключи и отправлял братьев бегать вдвоем по нашей Лючжэни, словно сорванные ветром бумажные змеи. Сун Фаньпин с Ли Лань боялись, что мальчишки станут драться, — они и думать не могли, что братья будут жить душа в душу. На лице и на теле у обоих видны были следы от падений, но не было синяков от сражений друг с другом. Всего только раз братья вернулись с разбитыми губами и кровоточащими носами, да и то были ранения, полученные в битве с соседскими.

Ли, открыв во время упражнений на лавке новые возможности собственного тела, часто, как по привычке, начинал потирать у себя между ног. Порой, гуляя с Сун Ганом по улицам чин чинарем, он останавливался и говорил брату:

— Я хочу потереть.

Потом он обнимал телеграфный столб, прислушивался к шороху бегущего по нему тока и начинал тереться. Всякий раз когда он дотирался до багрового румянца, то дышал, как паровоз, а закончив тереться, лопаясь от счастья, говорил Сун Гану:

— У, как приятно.

Выражение его лица заставляло Сун Гана мучиться черной завистью. Сун Ган никак не мог взять в толк, в чем дело, и часто спрашивал Бритого Ли:

— Почему же мне не приятно?

Ли тоже не понимал, в чем штука. Он каждый раз качал головой:

— И правда, почему тебе не приятно?

Однажды они с Сун Ганом проходили по мосту, и малолетнему Ли ударило в голову потереться. Он взобрался на перила моста и распластался на них, как на лавке. Внизу текла лючжэньская речушка, и по ней то и дело проплывал буксир, заходясь протяжным гудком. Заслышав гудок, он почувствовал небывалое возбуждение и чуть было не закричал в голос от радости.

Тут мимо как раз проходили трое школьников, тех самых, что дрались с Сун Фаньпином. Они остановились у перил и стали удивленно глядеть на Бритого Ли. Кто-то спросил:

— Эй, малец, ты чегой-то творишь?

Бритый Ли обернулся и, задыхаясь, сказал:

— Если так тереться, пиписька делается твердая-претвердая, очень приятно…

Услышав слова Бритого Ли, трое школьников застыли с раскрытыми ртами. Ли продолжал наставлять их словом и делом, объясняя, что можно тереться, обнявшись с телеграфным столбом, правда, когда трешься стоя, легко устать, лучше тереться лежа. В конце он добавил:

— Вернетесь домой, потритесь вот так о лавку…

Трое школьников, дослушав наставления Бритого Ли, удивленно вскрикнули:

— Э, а малец-то уже созрел.

Наконец-то Ли понял, почему ему тереться было приятно, а Сун Гану — нет. Когда школьники отошли уже далеко, у него словно пелена с глаз упала:

— Оказывается, я созрел. — Потом он важно сказал Сун Гану: — Твой папка как я, тоже созрел, а ты еще нет.

Когда они с Сун Ганом бродили по улицам и переулкам, то часто захаживали в Западный переулок, самое оживленное место во всей нашей Лючжэни. В этом переулке располагались лавки кузнеца, портного, точильщика и зубодера, а еще по нему взад и вперед бродил Мороженщик Ван со своим ларем.

Сначала дети постояли у портняжной лавки, глядя, как знаменитый Портной Чжан кожаным сантиметром обмеряет женщинам шеи, груди и зады, как его руки скользят по их телам, а женщины вовсе не злятся, а наоборот — заливаются радостным смехом.

Насмотревшись на Портного, братья отправились в точильную лавку поглядеть на точильщиков по фамилии Гуань. Старшему Гуаню было больше сорока, а младшему — всего пятнадцать. Оба они сидели у деревянного корыта на низких лавках. В корыте была вода, а по сторонам от него торчали два оселка, и скользившие по ним ножницы шелестели, как шум дождя.