Юй Хуа - Братья

На следующий день Ли Лань уезжала на автобусе в Шанхай. После обеда все вышли из дому, в руках у Сун Фаньпина был серый вещмешок, который он купил в Шанхае, когда женился первый раз. На боку мешка темно-красным было напечатано слово «Шанхай». Все оделись в чистое и пошли сперва в фотоателье. Больше года назад, на следующий день после свадьбы, Сун Фаньпин уже приходил сниматься, но из-за разбитого носа и заплывших глаз так ничего и не вышло. Потом он забыл про это дело, а теперь, когда Ли Лань собралась лечиться в Шанхай, снова вспомнил про фото.

Они вчетвером пришли в фотоателье, и тут Сун Фаньпин вновь удивил свою жену. Знавший все обо всем, он вдруг взялся руководить фотографом, рассказывая тому, как нужно ставить свет, чтобы на лицах у всех четверых не было теней. Фотограф послушался, стал двигать торшеры и кивать Сун Фаньпину. Когда свет был расставлен, Сун Фаньпин заглянул в объектив и велел мастеру подвинуть еще немного лампу. Потом он сказал детям, как надо поднять головы и как улыбнуться. Он усадил малолетнего Ли с Сун Ганом посередине, Ли Лань — сбоку от себя, а сам сел рядом с Ли. Велел им всем смотреть на фотографа и, не дав тому посчитать, сам взялся за счет:

— Раз, два, три — улыбаемся!

Фотограф нажал на кнопку, и их улыбающиеся лица отпечатались на черно-белой фотографии. Заплатив, Сун Фаньпин аккуратно вложил голубенькую квитанцию в бумажник и обернулся сказать детям, что через неделю можно уже будет прийти за фото. Потом он подхватил серый вещмешок и повел жену на автовокзал.

В зале ожидания они сели на лавку, и Сун Фаньпин несколько раз описал Ли Лань внешность своей сестры. Он сказал, что сестра будет ждать справа от выхода и что в письме он попросил ее держать в руках газету «Цзефан жибао»*. Сун Фаньпин говорил и говорил, а напротив стоял торговец со связкой сахарного тростника и расхваливал свой товар, так что дети запрокинули в надежде головы, жалобно глядя на родителей.

Обычно Ли Лань экономила и не покупала ничего съестного, но тогда, подумав о скором расставании с детьми, она купила им целую палку тростника. Мальчишки увидели, как торговец счистил с него верхний слой и как он с хрустом разрубил стебель на четыре куска, а потом они уже перестали слышать, о чем говорили родители, — знай себе хрустели сахарным стеблем.

Начали проверять билеты. Сун Фаньпин снова воспользовался своим красноречием и убедил контролера разрешить им всем войти. Вчетвером они зашли в автобус, и Сун Фаньпин усадил Ли Лань на ее место, а вещмешок положил на полку. Он попросил какого-то парня помочь Ли Лань спустить вещмешок, когда они доберутся до Шанхая. Потом Сун Фаньпин с детьми вышел из автобуса. Они встали у окошка напротив Ли Лань, и она посмотрела на них с безграничной любовью. Сун Фаньпин сказал что-то, она кивнула. Наконец муж попросил ее не забыть купить в Шанхае чего-нибудь для детей, и Бритый Ли с Сун Ганом закричали, чавкая тростником:

— Большого белого кролика!

Родители вспомнили и сказали, что дома есть еще целый пакет «Кроликов». Малолетний Ли с Сун Ганом застыли от испуга, забыв жевать свой тростник. Слава Богу, тут автобус тронулся. Когда он выезжал с вокзала, Ли Лань обернулась и посмотрела на них заплаканными глазами. Сун Фаньпин помахал ей рукой, и автобус уехал. На лице у Сун Фаньпина застыла улыбка; он не знал, что в последний раз видит свою жену, и Ли Лань запечатлелась у него в памяти в профиль, отирающей ладонями слезы. А дети из всего запомнили тогда, как клубилась пыль под колесами отъезжающего автобуса.

Когда Ли Лань уехала в Шанхай, в нашу Лючжэнь пришла «культурная революция». Сун Фаньпин проводил все дни от звонка до звонка в своей школе. Бритый Ли с Сун Ганом тоже уходили рано, а возвращались поздно — целыми днями они шлялись по улицам. На лючжэньских улицах стало полным-полно народу, и толпы демонстрантов каждый день гуляли взад-вперед по поселку. Все больше людей повязывали себе на руки красные тряпицы, вешали на грудь красные значки с председателем Мао и вкладывали в нагрудный карман маленькие красные книжечки. Все больше людей выходили кричать и гавкать, как собаки. Они выкрикивали революционные лозунги и распевали революционные песни. От наслаивавшихся друг на друга плакатов пухли стены, и, когда налетал ветер, стены шумели, как деревья. Появились первые люди с бумажными колпаками на головах и деревянными дощечками на груди и еще те, кто били в дырявые тазы и порицали себя самих. Бритый Ли с Сун Ганом знали, что эти люди в колпаках и с дощечками, гремящие крышками дырявых кастрюль, были классовыми врагами, про которых здесь все твердили. Каждому дозволялось бить их по лицам, пинать по животу, сморкаться им за шиворот и поливать их мочой. А они в ответ не смели и слова пикнуть, не смели даже взглянуть на людские лица. Люди гоготали, требуя, чтоб несчастные били себя по лицу, крыли себя последними словами, поносили своих предков… Из детских лет Сун Гана и Бритого Ли то лето было самым незабываемым. Они не знали, что пришла «культурная революция», не знали, что мир изменился. Они знали одно: в Лючжэни всякий день проходил весело, как праздник.