Юй Хуа - Братья

— А что ж тогда? — со смешком спросил любопытствующий.

— При чрезмерном увеличении… — задумался Чжоу, — выйдет сиська!

Одержав сокрушительную победу, Чжоу на радостях распродал в первый же день пятьдесят восемь банок крема. Для Сун Гана этот день стал настоящим испытанием. Незнакомые мужчины и женщины пялились на его искусственную грудь, а некоторые даже распускали руки, обсуждая на разные лады, мужик он или баба. В какой-то момент он едва не свихнулся от этого, но, стиснув зубы, продолжил терпеть. На закате Чжоу собрал свои коробки, а Сун Ган, будто изнасилованная девушка, мучаясь унижением, застегнул рубашку и с мрачным лицом побрел за компаньоном в гостиницу. Чжоу понял, что у Сун Гана паршиво на душе.

— Здесь никто тебя не знает, — утешал он его.

На следующий день с утра оба пришли на прежнее место и снова взялись за свое представление. На сей раз Чжоу удалось сбыть с рук шестьдесят четыре банки. На третий день, как заведено, следовало бы сменить место, но Чжоу, окрыленный успехом, снова окопался там же. К обеду на горизонте показалась выступавшая в первый день миниатюрная девица в компании здоровенного бугая. Этот здоровяк с разбойничьей мордой подошел к Сун Гану и внимательно изучил содержимое его бюстгальтера. Чжоу был полностью поглощен описанием достоинств крема «Супербюст» и не обратил внимания на этого мужика с налитыми кровью губами. Осмотрев Сунгановы сиськи, тот сгреб Чжоу всей пятерней и обрушил на него целую лавину отборных ругательств, вопя, что в крем подмешан яд. Эта внезапная атака застала Чжоу Ю врасплох. Он слушал, как рассерженные крики вылетают из нацеленной на него огромной пасти, и лишь через какое-то время понял, о чем тот толкует. Опухшие, красные губы несчастного были намазаны «Супербюстом». Чжоу рывком освободился от его захвата и с полным сознанием своей правоты накинулся на нападавшего:

— Так какого черта ты стал использовать крем как гигиеническую помаду, вот придурок…

— Иди ты в жопу! — проревел красногубый молодчик. — Какого хрена бы я стал твоим говном мазаться.

— Так чем ты мазался? — окончательно запутался Чжоу.

— Да я…

Тут здоровяк замялся, а его жена, заливаясь краской, ответила:

— Это я намазалась…

Чжоу, не дав ей договорить, завопил:

— Как же ты могла намазать ему рот кремом для увеличения груди?

— Я ему рот не мазала, — ответила девица, тыча себя в грудь. Краска уже заливала даже ее шею. — Я себе здесь помазала, а ему ничего не сказала. Он и не знал, и вот…

Наступившая тишина взорвалась оглушительным хохотом. Даже Сун Ган не удержался от улыбки, а уж Чжоу просто расцвел.

— Понял, понял, понял… — твердил он.

— Ну, говори, — прогремел пострадавший, — подмешивал ты яд?

— Да не яд это. Это стимуляторы роста сделали свое дело, — Чжоу указал на его опухшие губы и пояснил аудитории: — Видали? Всего за два дня так припухло, что аж ареолы наросли.

Жена бугая беспокойно прошептала:

— Но у меня-то ничего не увеличилось.

— Ну разумеется, все он слизал! — Чжоу снова ткнул мужика в физиономию и продолжил вещать: — Убедились? Он только опосредованно воспользовался препаратом, а если бы воспользовался им напрямую, то у него бы вместо губ уже уши были бы!

Под хохот пестрой толпы пострадавший крепыш от обиды ударился в амбицию и засандалил Чжоу такую пощечину, что тот зашатался. Эта пощечина могла сравниться разве что с той, что дал когда-то Кузнец Тун малолетнему Ли на нашей улице. У Чжоу в ушах тоже потом шумело целую вечность.

Этот неожиданно всплывший бугай на самом деле сослужил Чжоу добрую службу. В тот день он продал девяносто семь банок «Супербюста». На четвертый день Чжоу, прикрывая левой рукой звенящее ухо, тихо смылся из города, прихватив с собой Сун Гана. Еще десять дней компаньонам сопутствовала на острове удача. Словно порхающие стрекозы, они нигде не задерживались дольше нескольких дней и, не дожидаясь, пока обнаружатся изъяны, давали тягу. Сун Ган к тому времени потихоньку привык к тому, чтоб распахивать рубаху, и стыд стал мало-помалу улетучиваться. Видя, как наполняется наличностью черная сумка Чжоу Ю, он унял свое сердце. Вечерами Чжоу садился в гостинице на кровати и под не оставлявший его звон в ушах принимался, слюня пальцы, пересчитывать дневную выручку. Потом он объявлял Сун Гану, сколько они заработали, и на лице у того появлялась улыбка. Ему думалось, что возвращение домой становилось ближе день ото дня.