Юй Хуа - Братья

— Давайте так и сделаем.

В тот вечер Сун Ган испытал самые тяжелые мгновения в своей жизни. Понурив голову, он молча сидел в приемной, слушая краснобайство Чжоу Ю, который расписывал, как он с детства мечтал сделаться девочкой. Врач, общаясь с Чжоу, все время поглядывал на Сун Гана. Тот, то бледнея, то краснея, переваривал их разговор про то, как сначала увеличить грудь, а потом отрезать весь прибор с яйцами, переместить мочеточники и уж потом сделать искусственное влагалище. Врач клялся и божился, что в итоге все получится совсем как настоящее, даже влагалище будет нужной длины и ширины, а еще пришьют весьма чувствительный клитор. Сун Гану от всех этих слов стало тошно, а Чжоу совсем раздухорился: он то кивал врачу, то бросал Сун Гану восторженные взгляды, словно бы тот и впрямь задумал поменять пол. Потом врач оценивающе смерил глазами Сун Гана и сказал, что нужно будет еще поправить форму носа, скул, лба и еще кое-чего по мелочи.

Врач с Чжоу уговорились, что через три дня можно будет сделать операцию. Когда компаньоны покинули клинику, Чжоу с сияющей физиономией обратился к Сун Гану:

— Если б ты правда стал женщиной, я б на тебе непременно женился. Я б любил тебя, как герой сериала любит героиню — до смерти.

И тут отродясь не матерившийся Сун Ган проревел:

— Иди ты на хер!

А потом одним дождливым утром Сун Ган последовал за Чжоу Ю прочь из обшарпанной гостиницы вдоль по мокрым улицам. Чжоу то и дело махал проезжающим мимо такси, а Сун Ган смотрел на окутанное дымкой море, слушал крики морских птиц, хотя ни одной не было видно в небе. Через три часа он уже лежал на операционном столе. Врач нарисовал у него на груди два фиолетовых полукружия. Сун Ган закрыл глаза под бестеневой лампой и погрузился под наркозом в глубокий сон. Перед этим ему привиделась одинокая птица, скользившая над дымным морем. Она летела совершенно беззвучно.

Хотя врач и сказал Чжоу, что строение груди у мужчин отличается от женского, а потому весь процесс будет более сложным, операция прошла успешно. Не прошло и двух часов, как все закончилось. Сун Гана оставили в клинике под наблюдением на сутки. На следующий день, когда он покинул палату, по-прежнему моросил дождь. Грудь еще болела. Он сел в такси и вернулся в их маленькую гостиницу на берегу моря. Пока Чжоу платил таксисту, Сун Ган вышел из машины и снова зачарованно уставился на туманную морскую гладь. Больше не было ничего: ни птичьих криков, ни движения птичьих крыльев.

Всего Сун Ган отдыхал в гостинице шесть дней. Все это время снаружи моросило. Мужик в красных стрингах то заглядывал в окно с плаката, то пропадал в пелене дождя. Всякий раз, натыкаясь на него глазами, Сун Ган испытывал чувство стыда, словно на плакате был он сам. Чжоу Ю обихаживал Сун Гана самым трепетным образом: каждый день выспрашивал в подробностях, чего бы тому хотелось поесть. В конце концов он просто переписал меню окрестных заведений, чтоб Сун Ган сам мог выбирать себе еду. Тот заказывал всегда самое дешевое. Чжоу набирал номер закусочной и велел приносить все прямо в номер. По телефону он всегда начинал придумывать всякие истории и важно заявлял:

— Нашему господину директору всякие там акульи плавники да прочие деликатесы уже осточертели. Давайте-ка тофу и что-нибудь из овощей…

Так Сун Ган одним махом превратился в господина директора с двумя роскошными полушариями вместо плоской груди. Когда сняли швы, Чжоу, сияя, отправился в магазин и вернулся с красным бюстгальтером. Он поведал Сун Гану, что взял чашку четвертого размера, как у настоящей секс-бомбы. Потом он заискивающе добавил:

— Как у тебя.

Увидев, что Чжоу купил бюстгальтер точь-в-точь как на рекламном плакате, Сун Ган швырнул его на пол. Чжоу подобрал бюстгальтер и сказал:

— Красный — красиво и внимание привлекает…

— Иди на хер! — проревел Сун Ган.

— Ну, я схожу поменяю, — осклабился Чжоу. — Сун Ган, я знаю, что ты человек скромный. Схожу поменяю на белый.

Через пять дней дождь закончился, Сун Ган надел под рубаху белый бюстгальтер и вместе с Чжоу сел на паром до Хайнаня. Проведя семь безрезультатных месяцев в Гуандуне, Чжоу решил, что это место несчастливое и нужно свалить оттуда на остров, чтоб там проводить в жизнь свои великие планы. А Сун Ган с приставными сиськами совсем потерял при ходьбе ощущение центра тяжести — его тело само собой клонилось вперед, и через пару месяцев он стал ходить сгорбившись. Когда он, ссутулившись, вступил на паром, ухватился за перила и остановился на палубе, глядя на удаляющийся берег и ощущая тяжесть искусственной груди, на сердце у него стало тоскливо и пусто. Он не знал, что ему еще предстоит. Под шум волн, в сверкании солнца он увидел между небом и морем птиц и услышал их крики. Сун Ган вспомнил, как звала его в телефонной трубке Линь Хун, как она требовала, чтоб он немедленно возвращался. Корабль закачался на волнах, и соленый ветер растрепал ему волосы. Призывы Линь Хун растаяли в синеве, словно крики морских птиц. Сун Гану стало горько, и на глаза у него навернулись слезы. Он вытер их и сказал себе, что с отъезда прошло уже больше года. Покидая поселок, он представлял себе в мечтах этот день — и вот год пролетел, а он стал только дальше от дома.