Юй Хуа - Братья

— Правда?

Через два часа он устал. Рассказы женщин начали повторяться, но число их еще не перевалило даже за половину. Ли решил, что этого вполне достаточно, и поднял руку с просьбой дать ему слово. Получив согласие судьи, он осторожно извлек из нагрудного кармана свой козырь — свидетельство об операции десятилетней давности.

Когда судья взял в руки документ о перевязке и прочел его, то заржал, обхватив живот, и не мог остановиться минуты две. Потом он объявил, что Бритый Ли невиновен, потому что больше десяти лет назад сделал перевязку и с тех пор начисто утратил способность к деторождению. В зале на несколько минут воцарилась гробовая тишина, а потом он взорвался гомерическим хохотом. Тридцать истиц застыли с открытыми ртами и, выпучив глаза, начали переглядываться. Тогда судья сообщил Бритому Ли, что он имеет право обвинить их в клевете и мошенничестве. Штук десять женщин тут же стали белее простыни, а две даже грохнулись в обморок. Четверо заревели в голос, а трое попытались сбежать, но народ затолкал их обратно. Но те несколько, что на самом деле спали с Бритым Ли, повели себя совсем по-другому: они заявили, что не согласны с решением суда и намерены подать в вышестоящие инстанции. Пусть дети и не от Ли, но уже одного того, что он с ними спал и лишил их драгоценной девственности, будет достаточно, чтоб добиться своего. Они пойдут в суд на ступень выше, если там дело не выгорит, то будут подавать апелляцию в провинциальный суд, а если и там не выйдет — то в Верховный суд в Пекине. А то и в Гаагу.

Народ стал подливать масла в огонь:

— Давайте-давайте, обвините его в том, что он вас поимел. А он вас обвинит в том, что это вы его поимели. Хотите, чтоб он из вас целок обратно сделал — так почему бы вам ему девство не вернуть?

В суде стало шумно, как в курятнике. Народ весь встал на сторону Бритого Ли и поливал помоями обманщиц, которых суд должен был, по общему мнению, наказать в соответствие с законом. Как судья ни колотил по столу, как ни орал — ничего не помогало. В конце концов Бритый Ли поднялся со скамьи подсудимых и поклонился в пояс всем собравшимся. Народ стал мало-помалу стихать. Тогда Ли сказал:

— Дорогие земляки! Благодарю вас, благодарю… — Он вытер растроганные слезы и продолжал: — Без вашей, друзья, поддержки сегодня б все так не обернулось. Скажу вам нынче от сердца: я ведь и правда перетрахал кучу баб, да что толку? За все это время так и не встретил ни одной девки… — Лючжэньцы заржали, хватаясь за животы, и одобрительно закричали. Ли махнул рукой, веля замолчать, и закончил мысль: — Я ведь почему решил перевязаться? Все потому, что женщина, которую я любил, вышла замуж за другого… С тех пор я махнул на себя рукой, стал жить без оглядки, стольких перетрахал, а какого хера? Трахал-трахал, одни потаскухи мне и попадались. Я сегодня только понял: сказать по-простому, так если целку в постель уложить — вот это значит по-настоящему с женщиной переспать. Сказать покрасивше — так только с той, что тебя на самом деле любит, по-настоящему и выйдет. Так ведь ни одна падла меня искренне не любила! Трахай не трахай, все одно. Как будто сам с собой трахаешься.

Лючжэньцы дыхание не успевали перевести от смеха. По залу суда волнами проносились вздохи и хохот. Ли разозлился и, замахав руками, проревел:

— Я не шутки с вами шучу…

Когда народ потихоньку замолк, Ли, тыча себя в грудь, произнес со всей искренностью:

— Я вам о наболевшем… — Он отер увлажнившиеся глаза и снова завел: — Сказать по правде, я уж разучился ухаживать. Крутил любовь, да все без толку. Почему? Потому что я распущенная тварь… Ведь, когда ухаживаешь, девушки всегда подпускают немножко эмоций, а я-то уж от этого бешусь знатно. Могу не сдержаться, да и ругнуть ее пару раз. Или мать ее. Вот ору я «мать твою», и что по-вашему? Так пару раз прикрикнешь — смотришь, и нет уже девушки! — Тут Ли остановился на секунду и с горькой усмешкой продолжил: — Почему? Потому что я уже привык спать с женщинами за деньги. Разумеется, за мои бабки они ко мне льнут. Это ведь как в бизнесе — какая тут любовь. Я уж и забыл, как женщин уважать. Вот и не могу ухаживать. Какой же я несчастный!

Под оглушительный хохот лючжэньской толпы Ли завершил свое выступление. Он промокнул глаза, вытер рот и, показывая в сторону истиц, великодушно произнес:

— Ведь и им непросто. Целый месяц буянили у меня под окнами. Будем считать, как будто это они месяц на меня работали…

Обернувшись, он бросил какому-то подчиненному: