Юй Хуа - Братья

— Сегодня чего-то не выспался.

Эти двое холостяков наведывались домой к Линь Хун и видели там ее равнодушную физиономию. Потом они принимались болтать с ее родителями, те вежливо смеялись, и претенденты, воспарив в облака и не помня себя от счастья, тут же начинали изображать из себя будущих родственников. Родителей Линь Хун они звали не иначе как «пап» и «мам», так что те тряслись от отвращения.

— Не надо нас так называть! — махали они руками.

Один зятек, почувствовав неладное, перешел на «дядюшку» и «тетушку». А другой, еще наглее, чем Бритый Ли, все продолжал гнуть свое: говорил, что рано или поздно все равно станет так называть, так уж лучше раньше, чем позже. Родители Линь Хун разозлились:

— Да кто тебе здесь мама? Кто тебе папа?

Линь Хун терпеть не могла этих расфуфыренных скряг. Они всегда заявлялись с пустыми руками, а когда доходило до ужина, то все мешкали и не хотели уходить. Думали, как бы поесть задарма у Линь Хун. Один, правда, угостил ее как-то семечками. Сидя за обеденным столом, правую руку он все время прятал в кармане. Как только родители ушли на кухню, он вытащил свои семечки и протянул их Линь Хун с таким видом, будто протягивал южноафриканский бриллиант. Семечки были мокрыми от пота, между ними затесалась пара ниток от штанов. Линь Хун стало противно. Она отвернулась, словно ничего не видела, и подумала, что этот тюфяк еще хуже Бритого Ли.

Сначала родители из вежливости всегда оставляли не думавших уходить женишков на ужин. Откушав в доме Линь Хун, они тут же начинали хвастать, что теперь у них с Линь Хун любовь. Эти парни в красках расписывали всем встречным и поперечным, как было дело. Один бахвалился, что мать Линь Хун накладывала ему еду с большим энтузиазмом. Услышав это, другой тут же присочинил, что ему с неподдельным чувством накладывала сама Линь Хун. На этом женишки не успокоились: велели своим друзьям раструбить везде про свои воображаемые шашни. Их друзья считали, что дело не выгорит: понарассказать-то просто, а вот если сам предмет мечтаний узнает — то-то позору будет. Однако ж претенденты были совсем другого мнения: видя, как лезет вон из кожи противник, каждый думал, что ничем ему не уступает и нужно непременно превзойти его размахом. Если в конце концов ничего не получится, все равно ухаживать за Линь Хун — дело почетное, так можно и себе цену набить. Потом если с другими девками гулять, королем будешь.

И вот однажды двое любовных спекулянтов встретились на узкой дорожке. Один из них как раз шел по улице и самодовольно вещал о своих с Линь Хун делах, а другой, не в силах такое выносить, остановился и заорал благим матом:

— Херня какая!

Так эти двое сцепились посередь Лючжэни, ругаясь на чем свет стоит и брызжа слюной. Народ решил сперва, что они собрались драться: изливая потоки ругательств, женишки начали закатывать рукава — сначала один, потом второй. Толпа зевак отступила назад, освобождая им место для кулачного боя, который вот-вот должен был начаться. Тогда женишки наклонились и закатали штанины. Народ раздухорился еще больше: они наверняка собирались биться, поднимая клубы пыли, не на жизнь, а на смерть, как самые первоклассные боксеры. Закатав все, что можно было закатать, женишки так и не ударили ни разу. Они продолжали честить друг друга, только стали больше плеваться.

В самый напряженный момент появился Бритый Ли. Доложившись о проделанной работе Тао Цину, он шел обратно в артель и тут увидел собравшуюся на улице толпу. Ухватив кого-то за рукав, он спросил, что происходит.

— Щас Третья мировая война начнется! — ответил тот.

С горящими глазами Ли протолкался поближе. Когда народ заметил это, то пришел в еще большее возбуждение. Стали говорить: будет на что посмотреть, тут уже и так собралось двое молодцов, если к ним добавить еще Бритого Ли — выйдет настоящее Троецарствие*. Ли прислушался к ругани двух женишков, тыкавших друг в друга пальцами, и услышал, что оба они называли Линь Хун своей подружкой. Он пришел в неописуемую ярость, влез между ними, схватил обоих за грудки и заорал:

— Она моя подружка!

Претендентам и в страшном сне не могло привидеться, что между ними влезет какой-то Бритый Ли, и они замерли на месте. Взревев, как зверь, Бритый Ли отпустил того, что был справа и, вскинув правый кулак, смачно врезал пару раз тому, что был слева. Глаза у жертвы тут же заплыли синяками. Тогда Ли развернулся и, как по накатанному, разукрасил физиономию и второму женишку. В тот вечер он измолотил противников так, что они и думать забыли о сдаче — только постанывали. Народ от восторга был сам не свой, словно живьем увидел, как Цао Цао* отделал Лю Бэя*, а потом еще и Сун Цюаня*, а они ничем не смогли ему ответить. Какой-то мужик так разгорячился, что возомнил себя Чжугэ Ляном* и принялся подбивать женишков отделать Бритого Ли. Превратив того, что был справа, в Лю Бэя, еще какой-то мастак вопил, тыча в него пальцем: