Бернар Клавель: Гром небесный

Я сделала несколько шагов. Дверь за мной с шумом захлопнулась. Мои глаза довольно быстро привыкли к свету, и первое, что меня поразило, это огромные размеры комнаты. Здесь я чувствовала себя ещё более потерянной, чем в темноте. Снаружи ничего не было видно, а здесь всё, что я видела, казалось мне слишком далёким.

Комната была прямоугольной формы, но углы оставались в тени. Не понимаю, почему, но сначала я принялась изучать каждый предмет, а потом уже взглянула на женщину, неподвижно стоявшую около плиты.

Сначала я увидела руку этой женщины. Я смотрела на большую плиту на ножках и на руку женщины, которая сжимала медную ложку. Рука была полной и широкой, очень смуглой, со скрученными пальцами, из-под рукава из синей, почти чёрной ткани выглядывало округлое запястье. Обычно я не обращаю внимания на такие детали и теперь спрашиваю себя, почему тогда всё запомнилось мне так точно?

Только когда Брассак заговорил, я посмотрела в лицо этой женщины, круглое и без морщин. Её глаза, не отрываясь, смотрели на меня, и в то же время мне казалось, что она меня не видит.

Я не помню первых слов Брассака. Не думаю, чтобы он говорил слишком громко, но его голос наполнял всю комнату, отдаваясь громом. Я больше не слышала снаружи ветра, но в голове всё ещё отзывался шум больших качающихся деревьев.

Говоря, Брассак приблизился к столу. На мгновение он остановился, его лоб находился на уровне люстры. Свет лампочки ясно озарил его лицо, отчего оно ещё больше посуровело. Он выдвинул стул и, ворча, тяжело на него опустился. Затем, обернувшись ко мне, он сказал:

— Давай, малышка, иди садись, сейчас поедим.

Он немного выждал и, кивнув в сторону женщины, добавил:

— Это Мария. Моя жена… Она зануда, но не злая.

Он говорил медленно, подбирая слова и стараясь не запинаться. Так как я не сдвинулась с места, он повторил громче:

— Ну ты идёшь?

Даже не вспомнив, что на дворе ночь, я прошептала:

— Я лучше пойду.

Брассак затрясся от смеха, который в итоге закончился приступом кашля. Он густо покраснел и встал, чтобы сплюнуть в топку печи. Женщина отступила, давая ему пройти. Я медленно подошла к столу. Женщина, казалось, задумалась на мгновение, а потом проговорила:

— Садитесь… мадам.

Брассак опять уселся на свой стул. Облокотившись на стол, он некоторое время переводил дыхание, а потом бросил:

— Она не дама, она путана, — и закатился.

Это правда, я проститутка и никогда этого не стыдилась, но в тот момент я почувствовала, как запылало моё лицо.

Пожав плечами, женщина попросила меня не обращать на него внимания. Её голос, как и взгляд, ничего не выражал.

— Как это не обращать?! Ты ещё, может, скажешь, что я напился?

Я вздрогнула. Не переставая кричать, Брассак стукнул кулаком по столу. Он посмотрел на жену, и, так как она ничего не отвечала, продолжал:

— Ну да, я напился… Накачался, как бочка… Вон у девчонки можешь спросить, я не поскупился!

Тут он повернулся ко мне:

— Тебя как звать-то?

— Симона.

— Ага… Симона… Точно… Ну? Чего ты ждёшь? Скажи ей, чем ты занимаешься… Сама видишь, пора расставить все точки над i. Она поймёт… Знаешь, она не так уж и плоха, моя старуха, вот только бестолковая.

Он снова расхохотался. Вся комната будто сотрясалась от этого оглушительного раскатистого смеха. Я старалась не шевелиться и не смотреть на эту женщину, но чувствовала, что её глаза прикованы ко мне. Спать я больше не хотела. Тело моё затекло, а усталость будто задремала. Но думать я была не в состоянии. Смех Брассака звенел у меня в ушах, где ещё отзывались яростные порывы ночного ветра.

Иногда позади меня то дрожала от ветра дверь, то справа, в самой тёмной части комнаты, начинали стучать ставни.

Входя сюда, я не обратила на это внимания, но теперь ощущала, что здесь очень тепло. Плита, казалось, спала, но именно от неё исходил этот жар. Её маленький красный глаз слегка подрагивал. Когда усиливался ветер, она тихо и жалобно гудела. В этот момент у меня появилось странное ощущение. Мне показалось, что в комнате нас четверо: мы трое и эта большая плита. Знаю, это глупо, но тогда я именно так и считала.

Я так и не ответила на вопрос Брассака. И снова вздрогнула, когда он громко закашлял, а потом крикнул:

— Так ты будешь ей объяснять или нет? Если нет, то она решит, что я выдумываю… Я пьян. Совершенно пьян… Но знайте, что Брассак, даже пьяный вдрызг, никогда не врёт! Давай, Симона, скажи ей!

Я почувствовала, что они оба снова смотрят на меня, и ещё ниже опустила голову. Не повышая голоса, женщина проговорила: