Юля Пилипенко - Голубь с зеленым горошком

— На чем угодно. Можно выбросить в мусор неподалеку остаток недоеденного бутерброда, по которому определят ДНК, можно использовать горелку, но не учесть, что в стены встроена фанера, из-за которой пойдет дым и сработает элементарная пожарная сигнализация. Все что угодно.

— А вы мне можете рассказать о… о еще каком-нибудь ограблении, но с вашим участием?

— Нет. Во-первых, это уже лишнее. Во-вторых, где гарантия, что вы об этом не напишете? — Дженнаро наклонился и поцеловал меня. — Давайте заканчивать интервью. Я не могу так много разговаривать, когда подо мной лежит полураздетая рыжеволосая девочка.

— Еще пару вопросов, пожалуйста…

— Нет.

— Ну, пожалуйста. И делайте со мной все что хотите…

— Как-то у вас легко получается меня уговаривать. Достойное встречное предложение.

— Я обещаю, что не напишу ни об одном ограблении! Только о картине!

— Вы хоть дождитесь суда над Вьераном. Пишите о картине, когда его посадят.

Дженнаро ненадолго оторвался от моих плечей, которые только что лишились общества тонких бретелек.

— Вы невыносимы… А Вегас можно ограбить?

— Это еще менее вероятно, чем обыграть казино. Для того чтобы ограбить Вегас нужно быть либо Хосе Вигойей, либо тупыми Тони.

Мое платье медленно-медленно поползло вверх.

— Кем… кем?

— Вигойа брал Вегас нагло и неоднократно. Он был опытным бойцом, выдрессировал свою команду и хорошо ее подготовил. Он начал с казино «MGM Grand» и вошел во вкус: «Mandalay Bay», «New York New York» и даже неприступное «Bellagio», на ограбление которого ему понадобилось две минуты.

— Он настолько идеально разрабатывал планы?

— План не бывает идеальным. Никогда. Всегда что-то может пойти не так. В случае Вигойи это было убийство трех инкассаторов. Ради его поимки ФБР создало специальное подразделение.

— Но почему он не мог остановиться?

— Потому что это невозможно. Потому что, если ты — вор, то ты не можешь быть никем, кроме вора. Это все равно, что вы спросили бы у гея, почему он не может полюбить женщину.

— Его взяли?

— Его взяли.

— А Тони? Что за Тони?

— Два идиота, — рассмеялся Дженнаро. — Тони Бронкато и Тони Тромбино. Дядя Тони Бронкато работал чистильщиком у одного известного мафиози и предположил, что босс может согласиться помочь с вопросом трудоустройства непутевого племянника. Тони прихватил на собеседование своего дружка, но по пути в Лос-Анджелес они решили сделать остановку в Неваде и заодно ограбить казино «Flamingo». Они поселились в мотеле неподалеку под собственными именами, но Бронкато изменил внешность, нацепив на себя огромные пластиковые зубы. Короче, когда они, вооружившись, пошли на дело, хозяин мотеля уже доложил шерифу, что у него живут два дебила Тони, один из которых напугал его своими фейковыми пластиковыми клыками. Мадемуазель, перестаньте так хохотать… Я почти закончил. Тупые Тони успели ограбить «Flamingo», но уже через час владельцы казино знали, кто испортил им настроение. Это было настолько тупо, дерзко и открыто, что тут же последовала команда наказать Тони таким образом, чтобы даже у идиотов не возникало мысли посягнуть на святое.

— С ними расправились, да?

— Да, их жестоко убили.

— Мне почему-то их жаль, несмотря на то, что они тупые…

— Мадемуазель, на этом интервью подошло к концу. Что вы там мне обещали? Что я могу делать с вами все что хочу?

— Да, последний вопрос. Короткий. А что было украсть сложнее всего? За всю вашу, как бы это так правильно сказать, карьеру… Что было украсть сложнее всего? Можно я сниму с вас рубашку?

— Это уже два вопроса. Выбирайте сами, на какой из них мне ответить.

— На первый, — выбрала я, расстегивая верхнюю пуговицу.

Мягким жестом остановив руку, Дженнаро приложил ее к моим губам и, накрыв робкие пальцы своей ладонью, потихоньку повел ее вниз. Подбородок, шея, впадинка между косточками, маленький шрам на груди. Вот руки поддевают ткань платья, сантиметр за сантиметром спускают его вниз, добираются до нижней части живота и снова скользят вверх. Вниз-вверх, вверх-вниз. Вверх. Дженнаро смотрит на меня, наслаждаясь неровным, сбивчивым дыханием, и притормаживает наши ладони на левой груди, в которой заходится одержимое сердце.

— Вот, что было сложно украсть. По-настоящему сложно.

— Мое сердце? Разве это было сложно?

— Да. Потому что я этого не хотел.

— Поздно, — произнесла я с горечью.

— Знаю. — Дженнаро оставил на месте мою ладонь и стянул с меня шелестящее платье.