Марк Хэддон - Крушение пирса

Эмми где-то поблизости возилась со сковородками и сотейниками. Ей хотелось бы немедленно вернуться в Лондон и снова каждый вечер, забыв о своем светском образе, входить в гостиную на сцене, где на заднике изображен залитый дождем фьорд, и приветствовать пастора Мандерса: «Как хорошо, что вы так рано пришли. Значит, мы еще до ужина успеем покончить со всеми делами…» Ведь к Гевину ее привлекла именно его поразительная неуязвимость, являвшаяся как бы противовесом его избыточной самоуверенности и полному отсутствию чувствительности. Но теперь, когда ей стало ясно, что и Гевина можно сломить, она никак не могла избавиться от неприятных подозрений, что когда-то забралась не в ту спасательную шлюпку.

Той ночью спала одна Мэдлин, но и ей, даже под воздействием успокоительного, удалось проспать только до четырех утра, а потом сквозь рассеивающийся туман снотворного перед ней вновь стали явственно проступать кровавые картины минувшего вечера. Лео все уговаривал Софи прилечь и немного отдохнуть, но она отказывалась, утверждая, что ни о каком отдыхе и речи быть не может, пока она не увидит, что Аня способна встать с постели и нормально держится на ногах; впрочем, если честно, и сам Лео испытывал примерно те же чувства. Сара была слишком разгневана, чтобы спокойно уснуть, и Роберту, как всегда, тоже приходилось бодрствовать на тот случай, если ему придется поглотить и растворить в себе или хотя бы отвести от других безудержный гнев жены, чтобы не усложнять и без того непростое положение вещей.

Что же касается Мартина, то ему не давало уснуть воскрешение незнакомца из мертвых. Этот человек, безусловно, был мертв, но затем он, как ни удивительно, ожил. Скорее всего, все они стали жертвами какого-то невероятно хитроумного трюка, думал он. Но как был проделан этот трюк? И кем? И с какой целью?

Дэвид не мог спать, потому что, когда он пошел наверх проверить, как там Аня, мать злобно зашипела на него и приказала держаться подальше от сестренки, и он отчетливо уловил в ее голосе ненависть. Потом отец, правда, вышел в коридор и сказал ему, что мама просто очень волнуется и устала, но ведь всем известно, что, когда один человек извиняется за другого, это не совсем настоящие извинения.

Он ведь тогда просто забыл о потайном месте, которое так нравилось сестре. А потом вспомнил. Но его почему-то никто за это не похвалил, не сказал, что он молодец, раз все-таки вспомнил. И объяснение этому, разумеется, было таким же, как и всегда: Аня родилась слабенькой, недоношенной, она лишь чудом вошла в наш мир, благослови ее Господь, и так далее… В общем, иногда Дэвиду даже хотелось, чтобы она умерла, потому что тогда, возможно, все перестали бы твердить ему: будь хорошим мальчиком, научись сам о себе заботиться, не шуми, не безобразничай и всегда помни, как тебе повезло, что мама и папа сейчас хорошо зарабатывают… Ну и что? Он начинал вести себя хорошо, следил за собой, не шумел и не безобразничал, но в награду получал лишь полнейшее равнодушие.

Порой Дэвид думал: хорошо бы заболеть какой-нибудь ужасной болезнью или попасть под машину и остаться изуродованным. А иногда он нарочно чересчур сильно высовывался из окна и специально наклонялся вниз. Бывало и так, что он, воткнув острый кончик перочинного ножа себе в запястье, нажимал на него до тех пор, пока не потечет кровь. Порой же он просто до изнеможения сидел в интернете.

И вот теперь все повторяется вновь: он стоит в кулисах и смотрит, как на сцене идет очередная серия «Аня-шоу».

Гевин лег в постель и, укрывшись теплым одеялом, провалялся всю вторую половину ночи, надеясь если не поспать, то хотя бы немного отдохнуть. С рассветом его былая вера в себя в значительной степени восстановилась, и в результате события минувшего дня обрели несколько потусторонний оттенок, что позволило ему как-то к ним приспособиться и даже отчасти нейтрализовать их воздействие. Гевин попросил Эмми принести ему еще таблетку от кашля и кофе покрепче и тост, а когда болеутоляющее подействовало, он медленно и осторожно встал с постели, принял душ, спустился вниз и предложил всем устроить перед обедом семейную прогулку.

Сара просто дар речи потеряла. Как такое возможно?! Неужели ее братцу абсолютно безразлично, что он вчера натворил в соседней комнате? И почему все остальные, словно сговорившись, тоже притворяются, изображая полнейшую амнезию? Нет, она была намерена немедленно это выяснить и обсудить. Ей хотелось, чтобы наконец восторжествовала справедливость. Или уж — как минимум — чтобы ее братец признал: он совершил нечто ужасное.