Константин Сергиенко: Самый счастливый день

— Я и не лез.

— Вот именно. У вас был сообщник.

— Это случайно! Я спросил, как доехать, он и подвёз. Этот человек не виновен ни в чём!

— И вы с ним никогда не встречались?

Я промолчал.

— Лейтенант Кулёк! — позвал офицер.

Дверь отворилась.

— Документы по запросу готовы?

— Так точно, товарищ капитан.

— Несите.

Через минуту на столе капитана лежала папка. Он углубился в чтенье.

— Так. Николай Николаевич… Фамилия?

— Я уже говорил.

— Говорили… Значит, не знаете этого человека?.. Так… Николаевич… Пятьдесят пятый… угу… До взрыва… Так, так… Что же это вы, Николай Николаевич, прикидываетесь простачком? Вы же у нас работали! В пятьдесят пятом. А перед взрывом сбежали в Москву. Так это было?

— Я никуда не бежал. Уехал, и всё.

— Так, так. А уехали почему?

— Были причины.

— Какие?

— Личные. Личные, товарищ капитан.

— Ну, это мы разберёмся… А вернулись тоже по личным?

— Я приехал в командировку.

— По науке?

— Да, по науке.

— Но вы ведь учитель литературы. Какая наука?

— Я давно не учитель. Я журналист. Пишу о научных проблемах. Мне поручили сделать замеры. И как журналист…

— Написать собирались? — перебил он.

— Может, и написать.

— Куда?

— Что значит, куда?

— В какой орган? Вы знаете, что это государственная тайна?

— Я собирался написать для себя.

— Для себя не пишут. И мы ещё выясним, куда вы собирались писать. Тот, кто давал командировку, знал о ваших намерениях?

— Я ехал делать замеры. Остальное никого не касалось.

— Из-за этих замеров вы пошли на риск? Неужели думали, вас не обнаружат?

— Я ни о чём не думал, я работал.

— Так не работают, — сурово сказал капитан. — Ввести меня в заблуждение вам не удаётся. Когда вы узнали о том, что случилось в Бобрах?

— Не помню. Слухи ходили.

— Мы вам напомним. — Он посмотрел в папку. — Вы получили сообщение в январе того же года. Спустя десять дней после катастрофы.

Я опешил.

— Какое сообщение?

— Письмо от сообщника, — он постучал пальцем по папке. — Вы думаете, мы тут в бирюльки играем? После взрыва мы проводили расследование, почта была взята под контроль. Тогда мы не придали значения письму. Теперь, оказывается, всё не так. Последняя информация из Бобров вами получена… — он глянул в папку, — в апреле этого года. А теперь собственной персоной явились. Но ошибочка вышла, документов не добрали. Видно, хозяева ваши недостаточно опытны…

— Что за ерунда! — не сдержался я.

Он вперился взглядом из полутьмы, пристукнул ладонью и громко сказал:

— Взрыв на бобровском химскладе диверсия!

Я похолодел.

— И вы причастны к нему!

Я попытался собраться с мыслями.

— Но если… если причастен… Зачем возвращаться?

— Как зачем? Для изучения последствий. Определения результатов проделанной, так сказать, работы.

В горле перехватило.

— Вы… — выдавил я, — по-моему, вы начитались шпионских романов.

— Начитался. И нагляделся в жизни. Я чекист с долгим стажем. Таких, как вы, через мои руки прошли десятки.

— А вы… — я закашлялся. — Дайте воды. — Он пододвинул графин. — Вы всё-таки Васин? Не Гладышев, случаем?

— Нет, я не Гладышев. Кто это такой?

— Да так… вроде вас… чекист с долгим, точнее сказать, вечным стажем. А в школе вы не преподавали?

— Вопросы задаю я. Мы с первого дня за вами следим. Послали запрос. Вот вы у нас где, — он похлопал по папке.

— Что ещё там?

— Всё, что надо. Запираться бессмысленно. Советую признаться чистосердечно.

— Не в чем мне признаваться.

— Как это не в чем? Нарушили закон. Проникли в сферу государственной тайны. Даже те документы, которые есть, добыты как, неизвестно. Мы это выясним всё.

— Выясняйте.

— Отказываетесь отвечать?

— На что?

— Зачем пробрались в зону?

— Я уже говорил.

— Так… — он уткнулся в папку. — Начнём в таком случае издалека…

— Это допрос?

Он поднял голову.

— А вы не поняли? Да, это допрос. Вы задержаны в зоне. На вас поступили материалы. Я имею все полномочия.

— Это недоразуменье.

— Разберёмся. Кто был вашим сообщником, кроме тех, кто известен?

Он помолчал, полистал бумаги.

— Несовершеннолетняя ученица девятого класса Арсеньева.

На мгновенье померкло в глазах, в голове качнуло.

— Вы не имеете права, — выдавил я.

— Вам плохо?

— Нет…

— Кто кроме Арсеньевой?

— Я не хочу отвечать.

— В Москве будет хуже.

— Мне всё равно.

— Подумайте всё же.

— Вы считаете, что я взорвал химзавод?