Николь Краусс - Хроники любви

2) Любе Великой,

3) Птице,

4) Маме,

5) Исааке Морице.

Чаще гулять, вступить в какой-нибудь клуб. Купить новую одежду, покрасить волосы в синий цвет, согласиться прокатиться с Германом Купером на машине его отца, позволить ему поцеловать меня и даже потрогать мою несуществующую грудь. Развивать полезные навыки вроде ораторского искусства, игры на электровиолончели или сварки. Сходить к врачу по поводу болей в желудке, найти для себя героя, который не писал детских книг и не разбивал своего самолета. Перестать пытаться поставить папину палатку в рекордное время, выбросить свои тетради, держать спину прямо и избавиться от привычки отвечать на вопросы о моем самочувствии с чопорностью английской школьницы, которая считает всю жизнь сплошной длинной подготовкой к чаепитию с королевой.

Я открыла ящик своего стола и перерыла все в поисках бумажки, на которой записала адрес Джейкоба Маркуса, оказавшегося на самом деле Исааком Морицем. Под табелем успеваемости я нашла старое письмо от Миши, одно из первых его писем. «Дорогая Альма! — начиналось оно. — Откуда ты так хорошо меня знаешь? Думаю, мы с тобой одного поля ягоды. Это правда, что Джон мне нравится больше Пола. Но я также очень уважаю и Ринго».

Утром в субботу я распечатала из интернета карту с указаниями, как доехать до нужного места, и сказала маме, что иду к Мише на весь день. Потом я вышла на улицу, дошла до дома Куперов и постучала. Дверь открыл Герман с торчащими волосами и в футболке с группой Sex Pistols. «Ух ты», — сказал он, увидев меня, и попятился. «Ты не хочешь со мной прокатиться?» — спросила я. «Это шутка?» — «Нет». — «Лаадноо, — протянул он, — подожди минутку». Герман побежал наверх, чтобы взять у отца ключи, а когда вернулся, на нем была свежая голубая футболка, волосы он намочил и пригладил.

«Куда мы едем, в Канаду?» — спросил Герман, покосившись на мою карту. На его руке остался бледный след от часов, которые он носил все лето. «Коннектикут», — ответила я. «Только если ты снимешь этот капюшон». — «Зачем?» — «Мне не видно твоего лица». Я откинула капюшон, и он улыбнулся. Глаза у Германа были еще сонные. Капля дождя скатилась у него по лбу. Я сказала ему, куда ехать, и мы стали обсуждать, в какие колледжи он собирался в следующем году подавать документы. Герман рассказал мне, что в качестве специальности он выбрал морскую биологию, потому что хотел прожить жизнь как Жак Кусто. Я подумала, что у нас, возможно, больше общего, чем я предполагала. Он спросил меня, кем я хочу стать, и я ответила, что когда-то подумывала о палеонтологии. Тогда он спросил, чем занимаются палеонтологи, и я ответила, что если он возьмет полный иллюстрированный путеводитель по музею Метрополитен, искромсает его на кусочки, пустит их по ветру со ступенек музея и т. д. А потом он поинтересовался, почему я передумала, и я ответила, что не создана для этого, тогда он спросил, для чего, по-моему, я создана, и я сказала: «Это долгая история». — «У меня есть время», — ответил он. «Ты правда хочешь знать?» — «Да». И я рассказала ему правду, начиная с папиного армейского ножа и книги «Съедобные растения и цветы Северной Америки» и заканчивая моими планами по исследованию дикой местности в Арктике только с теми запасами, которые я смогу унести на спине. «Лучше б ты этого не делала», — сказал Герман. Потом мы свернули не туда и остановились на автозаправке, чтобы спросить дорогу и купить сладких пирожков. «Я заплачу», — сказал Герман, когда я достала свой кошелек. Когда он протянул продавцу за прилавком пятидолларовую купюру, руки у него тряслись.

Дождь лил так сильно, что нам пришлось съехать на обочину и остановиться. Я сняла кроссовки и закинула ноги на приборную доску. Герман написал на запотевшем лобовом стекле мое имя. Потом мы вспомнили бой на водяных пистолетах, который устроили сто лет назад, и мне внезапно стало грустно оттого, что Герман в следующем году уедет, чтобы начать самостоятельную жизнь.

После бесконечных поисков мы наконец нашли дорогу к дому Исаака Морица. Должно быть, мы проехали мимо два или три раза, даже не заметив его. Я уже была готова сдаться, но Герман упорствовал. Когда мы ехали по земляной дороге, ведущей к дому, ладони у меня вспотели — я никогда в жизни не видела известных писателей, особенно тех, кому я писала фальшивые письма. Номер дома Исаака Морица был прибит к большому клену. «Откуда ты знаешь, что это клен?» — спросил Герман. «Просто знаю», — сказала я и не стала посвящать его в подробности. Потом я увидела озеро. Герман подъехал к дому и развернул машину. Внезапно наступила тишина. Я наклонилась, чтобы завязать шнурки на кроссовках. Когда я выпрямилась, он смотрел на меня. На лице его была надежда и в то же время недоверие и легкая грусть. Я задумалась, не так ли выглядело лицо папы, когда он смотрел на маму на Мертвом море много лет назад, в начале цепочки событий, приведшей меня в это место на краю земли вместе с мальчиком, с которым я выросла, но которого почти не знала.