Николь Краусс - Хроники любви

На этом месте Литвинов отправился в туалет. Он спустил раньше, чем закончил справлять нужду, хотел проверить, успеет ли он опорожнить свой мочевой пузырь прежде, чем бачок снова наполнится водой. Затем посмотрел на себя в зеркало, достал из аптечки пинцет и выдернул торчащий из носа волос. Пройдя по коридору на кухню, Литвинов порылся в шкафчике в поисках еды. Так ничего и не обнаружив, он поставил чайник на плиту, сел за стол и продолжил переписывать.

Личные дела.Да, у ангелов нет чувства обоняния, но из своей безграничной любви к Живущим на Земле они нюхают все подряд, подражая им. Как и собаки, они не стесняются обнюхивать друг друга. Иногда, когда ангелы не могут уснуть, они лежат в постели, засунув нос себе под мышку, пытаясь понять, как они пахнут.

Литвинов высморкался, скомкал носовой платок и бросил его на пол.

Споры у ангелов.Бесконечны и практически неразрешимы. Это все потому, что они спорят о том, каково это — быть одним из Живущих на Земле, и поскольку они не могут этого проверить, им остается только размышлять, так же, как Живущие на Земле размышляют о природе Бога (на этом месте засвистел чайник) или его отсутствии.

Литвинов встал, чтобы налить себе чашку чая. Он открыл окно и выбросил испортившееся яблоко.

Одиночество.Как и Живущие на Земле, ангелы иногда устают друг от друга и хотят побыть в одиночестве. Поскольку в домах, в которых они живут, всегда полно народу и идти им некуда, единственное, что они могут себе позволить в такие моменты, — это закрыть глаза и опустить голову на руки. Когда кто-нибудь из ангелов делает это, все остальные понимают, что он пытается заставить себя поверить, что он один, и ходят вокруг него на цыпочках. Они даже могут разговаривать о нем, как будто его здесь и нет. Если они случайно толкают его, то шепчут: «Это не я!»

Литвинов потряс рукой — ее начала сводить судорога — и продолжил писать.

В болезни и здравии.Ангелы не женятся. Во-первых, они слишком заняты, а во-вторых, не влюбляются друг в друга. (Какая тут любовь, если ты не можешь почувствовать, как рука твоей любимой впервые опускается ниже ребер?)

Литвинов остановился, чтобы представить себе, что гладкая рука Розы лежит на его ребрах, и с удовольствием почувствовал, как по коже побежали мурашки.

Они живут вместе, как новорожденные щенки: такие же голые, слепые и благодарные. Но это не значит, что они не испытывают любви — наоборот, иногда любовь в них так сильна, что им кажется, что это приступ панической атаки. В такие моменты их сердца начинают бешено биться, и они боятся, что их стошнит. Но любовь они испытывают не к себе подобным, а к Живущим на Земле, которых они не могут ни понять, ни понюхать, ни потрогать. Это общая любовь к Жизни (что не делает ее менее сильной). Только изредка какой-нибудь ангел обнаруживает в себе изъян, который побуждает его полюбить не вообще, а что-то конкретное.

В тот день, когда Литвинов дошел до последней страницы, он собрал рукопись своего друга Гурского и бросил ее в мусорное ведро под раковиной. Но Роза часто заходила в гости, и ему пришло в голову, что она может обнаружить бумаги. Тогда он вытащил рукопись из ведра и засунул ее в железный мусорный бак за домом, накрыв мешками с мусором. После этого Литвинов лег спать. Но через полчаса он вскочил с постели, охваченный страхом, что кто-то может найти рукопись, и помчался обратно к помойке. Он разворошил мусор, чтобы отыскать ее. Затем Литвинов запихнул страницы под кровать и снова попытался заснуть, но вонь от страниц не давала ему спать. Тогда Литвинов опять встал с постели, нашел фонарь, взял в сарае у хозяйки лопату, вырыл яму рядом с белой гортензией в саду, бросил в нее рукопись и засыпал землей. К тому времени, когда он в грязной пижаме вернулся в постель, за окном уже светало.

На этом все могло бы и кончиться, только вот каждый раз, когда Литвинов смотрел из своего окна на хозяйкину гортензию, он вспоминал о том, что так хотел забыть. Когда наступила весна, он постоянно наблюдал за кустом, почти ожидая, что вместе с бутонами раскроется и его секрет. Как-то он целый вечер с нарастающим беспокойством следил, как хозяйка сажала вокруг своей гортензии тюльпаны. Стоило ему закрыть глаза и попытаться уснуть, как он видел перед собой огромные белые цветы, которые словно насмехались над ним. Постепенно ему становилось хуже, совесть мучила его все больше и больше, и наконец однажды ночью, накануне их свадьбы с Розой и переезда в бунгало на обрыве, он проснулся, весь в холодном поту, и выкопал предмет своего беспокойства раз и навсегда. С этого момента Литвинов стал хранить рукопись в ящике своего стола в рабочем кабинете их нового дома, а ящик запирал ключом, который, как он думал, был надежно спрятан.