Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

— Ехала бы ты в свою Германию. Своих проблем мало?

Своих проблем было предостаточно. Где-то далеко остался брошенный Оливер, которому я уделяла недостаточно времени. Гюнтер, когда я звоню, не берет трубку, магазин — мое рабочее место — в сложной экономической ситуации, да и в душе полная сумятица, организованная пресловутым доктором Амелунгом… Проблем поменьше тоже хоть корзину подставляй. Но, не доведя до конца это дело, как я смогу спокойно жить дальше? Знать и не попытаться ничего предпринять? Слишком большой груз, чтобы нести.

Надежда, выговорившись, как-то обмякла напротив меня на стуле, сдулась. Из ухоженной и молодящейся на глазах превращалась в старуху. Плечи ее ссутулились, округлая грудь, выступающая из-под обтягивающего свитерка, обвисла, даже ровно выкрашенные волосы повисли космами, даже гладкие руки с лихвой выдавали возраст. Невероятным образом на лице проступили глубокие морщины. Будто бы я смотрела «Звездные войны», где на экране главный гений межгалактического зла на глазах превращается из человека в существо.

И мне нестерпимо захотелось протянуть руку, чтобы просто погладить ее по плечу. Я вдруг осознала, каково ей через всю жизнь волочить на горбу страшную тайну. Тайну, что постоянно давит сверху немыслимой тяжестью, ни на минуту не отпуская. Можно забыться, отвлечься на время, решать вопросы, заниматься делами, но стоит остаться один на один с собой и прошлое, я думаю, начинает теребить, щипать воспоминаниями, душить чувством вины. Но, как в «Звездных войнах», в ней было добро, не могло не быть — так воспитывали детей в семье Арихиных.

— Надя, как же ты живешь со всем этим? — шепотом спросила я.

— Запрещенный прием, — покачав головой, ответила она. Она все еще не собиралась сдаваться. — Не жди, что я начну выворачивать перед тобой душу. Кто ты в моей жизни, маленькая немочка? Что ты можешь понимать? Ты явилась сюда, чтобы узнать свою гребаную правду! Ну что, узнала? Легче стало?

Под конец голос ее сорвался в крик, такой безнадежный.

— Прости. — Я искренне жалела о содеянном. — Я не имела права лезть в душу. Но зачем ты меня сюда позвала? Надо было просто позволить мне уйти там, в клинике. Я бы сейчас сидела в гостинице, с самым лучшим из мужчин, ты бы спокойно спала в собственной постели…

— Да, — легко перебила она, — но я не могла бы заснуть, потому что мне выпала редкая, единственная возможность выговориться, а я ее упустила. А ты, даже с самым лучшим мужчиной, не могла бы отделаться от мысли, что не довела дело до конца, ведь так? Как ни крути, а наши прошлые жизни крепко сидят в нашем подсознании, если я правильно поняла твой рассказ о реинкарнации. Так вот, где-то в тебе сидит наша Вера, а она все дела доводила до конца. Как с музыкой, как с английским, как со всем остальным. Нам с Любиком никогда не хватало терпения, усердия, а она переступала через «не могу» и шла до конца, до результата. Мама видела в ней это качество и очень ценила, она гордилась Верой больше, чем нами двоими, слабыми никчемышами. Кстати, насчет лучшего из мужчин: если нашла такого — поздравляю, мне так и не удалось, иди до конца, не упускай.

— Погоди!.. — Я что, ослышалась? — Ты сказала, что мама гордилась мной?..

Это почему-то было так важно для меня, меня сегодняшней, что я вновь начала ассоциировать себя с погибшей Верой.

— Ну да, — подтвердила она, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Мама и любила тебя больше всех, только старалась скрывать. Ей, наверно, казалось, что нельзя любить одного ребенка больше, чем других, поэтому она старалась не показывать свое чувство, только у нее плохо получалось…

— Нет-нет, ты неправа! Это, наверно, была просто детская ревность, тебе только так казалось! Я же сама слышала несколько раз, как мама говорила Кире, что я нисколько не похожа на нее, не в ее породу. Она была даже недовольна, что вы играете, а я сижу в углу с книжкой, она говорила «как совенок».

— Дурочка, она, должно быть, любя это говорила, а ты поверила, за чистую монету приняла. Я ведь тоже иногда подслушивала. Мама считала, что мы с братом обыкновенные — пусть и способные, — а ты талантливая. Она говорила папе, что твой талант в том, что у тебя единственной в семье душа светлая, к тебе грязь не пристает. Твое призвание — помогать и спасать. Я, когда это услышала, знаешь как взбеленилась! Пусть мне тогда всего лет десять было, я мало что понимала, но эти слова хорошо поняла. Как так, думала я? Я красивая, мои рисунки на всех выставках висят, Любомира единственного из класса в велосекцию отобрали, а ты — просто наша бледная копия. Ты учишься хуже нас, рисовать не умеешь, по физкультуре вообще кошмар, и вдруг талантливая! Призвана спасать мир! Я побежала к Любомиру, все рассказала и предложила устроить тебе темную, когда никого дома не будет, и бить побольнее, чтобы не задавалась. Но брат отказался. Он — мальчишка, далек был от интриг, а я тебя после этого просто возненавидела. И в квадрате возненавидела потому, что ты внешне была моим зеркальным отражением. Мы были похожи, как две капли воды, а мама предпочла тебя. Она считала, что мы с Любомиром не пропадем, а ты выйдешь из дома и потеряешься. Когда ты сообщила, что хочешь быть ветеринаром, она сказала Кире: «Может, и к лучшему, звери — не люди, они не обидят». Мама и за Уолтера тебя старалась выдать, чтобы тебе было хоть немножко легче, чтобы было на кого опереться, чтобы о хлебе насущном не думала, как она всю жизнь. Она боялась, что ее не станет, и ты пропадешь, потому что не приспособлена к жизни со своими романтическими идеалами.