Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Я насторожилась: трудно себе представить, чтобы в огромном городе нельзя было вызвать машину, пусть и поздним вечером.

— Не волнуйся, просто неудачное стечение обстоятельств, — успокоила она, прочитав беспокойство по моему лицу, — ночью была метель, сильный ветер, и старый тополь упал на дорогу. Да не просто упал, а повалил столб и оборвал провода. Мы все уже почти сутки на генераторах сидим, поэтому и в доме холодно, Фатя почти все батареи отключила. А подъезд к поселку до сих пор не освободили. Если ты заметила, то я тебя сюда кружным путем везла, туда ни одно такси не сунется, только внедорожники. Я бы сама отвезла, но, видишь, коньяка хряпнула, не рискну. Слушай, оставайся ночевать, а? У меня чудная комната для гостей есть. А утром я тебя в лучшем виде сама отвезу в город, идет? Тебе к какому часу?

Меня, по правде сказать, ничто не ограничивало: завтра последний день симпозиума, и доктор Амелунг заранее предупредил, что не собирается появляться на заседании, а проведет время в лаборатории у Павла. Мне нужно было с ними встретиться только после обеда, перед отъездом в аэропорт. И объяснение Надежды выглядело убедительным: я сама не сажусь за руль, если выпью.

Но отчего тогда мне тревожно? Что не дает покоя?

— Не знаю, как-то неловко…

— Не глупи, я же сама предлагаю. Дом большой, а гости у меня бывают редко. Я ведь люблю гостей, забыла? Люблю, когда шумно, весело… Раньше любила. А мы с тобой еще на ночь чайку попьем с плюшками. По-русски так, на кухне, а?

Мне это было несвойственно, я дома пью кофе и минеральную воду, а чай из ромашки завариваю только когда простужаюсь. И плюшки на ночь я не ем. Странно, почему я согласилась?

Надя проводила меня в гостевую комнату, вопреки ожиданиям нисколько не мрачную, ситцево-светлую, приятно теплую. На кровати стопка аккуратно сложенных полотенец и махровый халат, пахнущий лавандой. У меня возникло чувство, что комнату заранее предупредительно нагрели и подготовили в предчувствии того, что она этой ночью понадобится.

— Принимай ванну, надевай халат и приходи на кухню, — распорядилась хозяйка и, резко развернувшись, вышла.

Оставшись в одиночестве, я почувствовала смертельную усталость. Усталость и озноб, смыть которые могло лишь отменное количество горячей воды. Без такой помощи я была способна только рухнуть на кровать и моментально отключиться.

Собрав остатки сил, подобрав с постели банные принадлежности, я направилась в ванную, которая тоже, казалось, только меня и ждала: батареи горячие, воды в водонагревателе вдоволь, шампунь и гель для душа новехонькие, а пробники с хорошими кремами в изобилии.

Скинув с себя одежду, я быстро шмыгнула под горячие струйки душа и уже минуту спустя ощутила, как вода смывает с тела усталость, та скользит по коже, собираясь вокруг пальцев ног, и утекает, закручиваясь на прощание хилым водоворотом. Отменные парфюмерно-косметическое средства тоже сделали свое дело в поднятии настроения, и в халат я заворачивалась вполне бодрая и довольная жизнью. Как мало нужно человеку для счастья — толику горячей воды, немного ароматных пенных пузырьков и насколько метров махрового хлопка.

По-видимому, с Надеждой в это время происходила аналогичная трансформация — когда я прошаркала шлепанцами на кухню, она уже хлопотала над чайником, тоже в халате и с мокрыми волосами, и выглядела вполне отдохнувшей. Поставила на стол большие чашки с «кобальтовой сеточкой» — я знала, что они называются именно так, — и плетеную корзинку с самыми обыкновенными пряниками и маковыми сушками. Я не удержалась и, не дожидаясь чая, быстро цапнула сушечку, ловко расколола ее в кулаке, четвертинку бросила в рот. Хм, откуда я знаю, что с сушками нужно поступать именно так? У нас в Бремерхафене не продают сушек. Вот что нужно завтра обязательно сделать — купить для Оливера русских сушек.

В пузатом «кобальтовом» чайнике Надя заварила чай из рассыпной заварки, густо-коньячного цвета, терпкий, пахнущий духами. Я даже не стала спрашивать, отчего он пахнет парфюмом — помнила, что Кирочка часто бросала в чайник ложечку сухих цветков черемухи. Эту черемуху по весне собирали на даче и сушили, рассыпав на листе оберточной бумаги. И хранилась сушеная черемуха в старой жестянке с надписью «Чай № 36». Где были предыдущие тридцать пять чаев, никто никогда не задавался вопросом.

Чай мы пили в молчании, словно боясь испортить момент опасными разговорами, и молчание это не было тягостным. Словно мы знали все друг про дружку и ни к чему слова. Когда-то так чаевничали вечерами на кухне повзрослевшие Вера с Надей: присутствовали и банные халаты — прежде фланелевые, — и свежая заварка, и сушки, и пряники. Если присоединялась Кира, то девчонки трещали наперебой, рассказывая ей о дневных событиях, впечатлениях, переживаниях. Кира была отменной слушательницей и советчицей.