Я подобрал книгу миссис Льюис с перевернутого книжного лотка в Триесте. Кто-то бросил бомбу, потом начались беспорядки, а я как раз спешил домой из госпиталя, после медицинского осмотра. Улица с разгромленными фруктовыми прилавками, ларьками и разбитыми витринами являла собой превосходную иллюстрацию того, что творилось у меня на душе. Корабль отходил в полночь. «Дамские впечатления о Кипре» лежали среди рассыпанных по мостовой книг и фруктов и целой лавины разбитых комиссионных пластинок, и мой взгляд сам собой зацепился за обложку. Кругом не было ни души, хотя я слышал, как толпа, гомоня и ломая все на своем пути, несется куда-то в сторону гавани. Неподалеку рычали моторы военных патрулей. По водосточным канавам скорбно текло вино, которое на темном асфальте выглядело совсем как кровь. Содержимое игрушечного магазина оказалось целиком разбросанным по улице, придав ей совершенно карнавальный вид. Я остановился, чувствуя себя преступником и опасаясь, что стоит невзначай вернуться кому-нибудь из полицейских, как мне неминуемо предъявят обвинение в мародерстве, и подобрал миссис Льюис с земли. Выцветшая зеленая обложка с цветочным орнаментом обещала чисто викторианскую путевую прозу, которая самым ненавязчивым образом могла подготовить меня к личному знакомству с Коронной колонией Кипр. Но книга эта уже представляла для меня в тот момент нечто большее. Это был знак.
Книга, подобранная с земли в такое время и в таком месте, просто не могла оказаться обычным для подобного рода изданий набором бессвязных бредней впечатлительной гувернантки. Я открыл ее наугад и утвердился в том, что был прав. Билет первого класса от Лондона до Смирны, сообщила мне миссис Льюис, обошелся ей ровно в 17 фунтов 2 шиллинга и 3 пенса. Без лишней суеты я сунул миссис Льюис в карман, между паспортом и билетом от Триеста до Лимасола, который обошелся мне в 47 фунтов. Пускай там и лежит, пока у меня не выдастся время проглотить ее и переварить.
Из переулка вырулила патрульная машина, и я счел за лучшее убраться со своей добычей подобру-поздорову. Шагая прочь по пустынным, подернутым дымкой улицам, я чувствовал, что эта книжица непонятно почему внушила мне чувство уверенности — как будто я, сам того не ведая, обзавелся надежным провожатым. Собственно, так оно на поверку и вышло. Миссис Льюис подарила мне великолепную картину Кипра, прекрасный фон, на котором еще выигрышнее смотрелись мои собственные наблюдения и впечатления.
* * *
Мы бросили якорь на унылом и безликом рейде, неподалеку от городка, чей безрадостный силуэт более всего напоминал поселок горняков при оловянной шахте где-нибудь в Андах. Вдоль мелкой и грязной бухты тянулись унылой чередой наспех сколоченные, облупленные жилые и складские строения. Кое-где у плоской аллювиальной береговой линии, имевшей нездоровое сходство с солевыми разработками (я не ошибся: Лимасол, как выясняется, стоит на мелком озере), глаз выхватывал одинокую виллу с претензией на некий стиль, или просто удачно расположенную посреди цветущего сада. Но даже в этот ранний час солнце уже накрыло бухту густым маревом, а навстречу нам, со стороны маленького местного порта, тянуло сыростью.
Нас перевезли на берег на грузовой лодке и содрали невероятную цену за переноску багажа, о которой мы не просили. В довольно мрачной таможне все обошлось на удивление гладко — но только вместо громогласного ора, вместо ругани, препирательств и отчаянной жестикуляции, которых обычно ожидаешь в левантинских портах, здесь царило тяжкое оцепенелое молчание. Чиновники брели по своим делам с видом совершеннейших сомнамбул. Я поймал себя на том, что удивился, обнаружив у них способность собраться и даже связно отвечать на вопросы. Вопрос я задал по-гречески, но ответ получил по-английски. Я снова задал вопрос по-гречески, и снова мне ответили на английском. И прошло немало времени, прежде чем я понял, почему. Поначалу я подумал, что имею дело с турками, которые либо плохо понимают греческий язык, либо не любят на нем разговаривать, но все оказалось сложнее: передо мной были бабу [6] В британских колониях — чиновник из туземцев, владеющий грамотной английской речью.
. Сорваться на греческий в разговоре с любым человеком, если он не местный крестьянин, неминуемо означало потерять лицо. Н-да, печально. Просто для того, чтобы убедиться в собственной правоте, я попросил клерков назвать фамилии; они едва заметно удивились, но вежливо сообщили мне свои имена, вполне греческие. Я даже пожалел, что не знаю турецкого в достаточной степени, чтобы проверить, распространен ли тот же комплекс среди чиновников-турок.
Читать дальше