Лоренс Даррел: Горькие лимоны

Калепио все это записал, добросовестно и подробно, деталь к детали — но от такого чтения в жилах стынет кровь. Венеция тихо гаснет, растворяясь у подножия холмов.

В сумерках молчаливый серый эсминец, всю вторую половину дня игравший с нами в прятки, ни с того ни с сего вдруг резко прибавил ход и исчез в зеленом мареве, висящем над западной частью горизонта. Мы со вздохом оторвались от перил, осознав наконец, что свет тихо просеивается во тьму, ненароком, незаметно, так же, как перышки дыма из трубы корабля, на котором мы плывем. И снова, с наступлением темноты, мы ощутили присутствие одиночества и времени — двух неизменных спутников, без которых никакое путешествие ничем тебя не обогатит.

Именно в эту пору путешественник старается возобновить, хотя бы опосредованно, свою связь с большой землей: он пишет письма, разбирает документы, отдает распоряжения о доставке багажа. На палубе еще тепло, и, устроившись в полосе яркого света, льющегося из салона первого класса, я вполне могу позволить себе вернуться к страницам, вышедшим из-под пера миссис Льюис, которая в 1893 году предприняла точно такое же путешествие, и которая в «Дамских впечатлениях о Кипре» оставила нам весьма живой и не лишенный острой наблюдательности отчет о жизни на острове в те времена, когда британскому сюзеренитету над ним исполнилось всего несколько лет. Она лишь на два года разминулась с Рембо, в последний раз побывавшим на Кипре. Французский поэт, с его талантом везде и всюду впадать в крайности, не только едва не изжарился заживо в раскаленных как печи каменоломнях Ларнаки, но еще и умудрился замерзнуть до бесчувствия среди скалистых хребтов Троодоса, вместе с небольшой командой из мулов и местных рабочих, с чьей помощью он возводил там летнюю резиденцию для губернатора. Что он думал о Кипре? Он практически ничего не сообщает нам на сей счет. Для него этот остров некая точка в пространстве, где с приходом британцев можно было подыскать хорошо оплачиваемую работу. От двух его коротких визитов на остров до нас дошли буквально две-три короткие жалобы на жару и холод — и все.

В это же самое время юный второй лейтенант [5] Первое офицерское воинское звание в Королевских вооруженных силах Британской империи. ввязался в отчаянную и безнадежную схватку с Министерством обороны, результатом которой и стало первое детальное полевое исследование острова. Эти усики, похожие на рожки молодого оленя, эти суровые и одновременно застенчивые глаза впоследствии стали символом целого поколения — Китченер! Пути поэта и воина наверняка не раз пересекались, в буквальном смысле слова. Но именно для этого и существуют острова; места, где совершенно несхожие судьбы могут встретиться и сплестись, подвешенные во времени. Поэт с караваном жующих жвачку мулов, который усердно взбирается по склону к разбитой где-то наверху строительной площадке; Китченер, расположившийся в видавшей виды круглой палатке под сенью оливковой рощи, в компании пары полковых писарей и беспорядочного нагромождения теодолитов, нивелиров и таблиц. Между поэтом и воином нет ничего общего, кроме того, что их занесло в одну и ту же тихую заводь времени.

Хотя одно мимолетное сходство все же есть. Почеркам обоих мужчин свойственна одна примечательная особенность: они свидетельствуют об осознанном контроле над развитой сверх всякой меры эмоциональностью. У Китченера почерк более твердый, менее чувственный — но, с другой стороны, он уже успел найти себе прибежище в армии, спрятаться за крепкими воротами корпоративной этики, за своими усами, за призванием столь же суровым, что и призвание священнослужителя. Французскому поэту свойственна иная смелость, поскольку он-то вечно спасался бегством от Пса Господня…

На Кипре я то и дело натыкался на подобного рода отзвуки забытых историй, которые самым неожиданным образом готовы были подсветить настоящее. Завоеватели, такие как Гарун аль Рашид, Александр, Ричард Львиное Сердце; женщины, такие как Екатерина Корнаро и Елена Палеолог… стечение различных судеб, которые вплетались в историю восточно-средиземноморского острова, оттеняли ее и фокусировали, придавая ей значимость и глубину.

Волны захватчиков окатывали этот остров одна за другой, вгрызаясь в него, нагромождая монумент на монумент. Распри между царями и империями заливали его кровью, раз за разом то сравнивая с землей, то оживляя его пейзажи дюжиной соборов, крепостей, мечетей. В приливах и отливах историй и культур он с завидной регулярностью становился точкой, где сходились в смертельной схватке арийцы и семиты, христиане и мусульмане. Святой Павел получил здесь от жителей Пафоса вполне заслуженную взбучку. Антоний преподнес остров Клеопатре в подарок. Афродита…