— Мне отвратительна даже сама мысль, что я могу стать игрушкой в чьих-то руках. Если бы меня кто-то обманул, воспользовавшись моим доверием, солгал, что любит, я бы такого человека ни за что не простила и, наверное, отомстила бы ему. В университете я случайно слышала, как парни хвастались друг перед другом своими победами, так меня чуть не вырвало. Неужели и ты такой?
Миклош ответил не сразу, некоторое время продолжая разглядывать темный потолок. В душе он был рад этому разговору. Невольно вспомнились первые годы службы в армии, офицерское училище, военная академия... Перед его мысленным взором промелькнули знакомые лица сослуживцев. Вспомнился полковник Коромпаи, который говорил им: «Человек, не стесняющийся на людях плохо говорить о женщинах, не может стать настоящим солдатом».
— Я не люблю рассказывать о своих увлечениях, — сказал Миклош. — И если при мне мужчины начинают делиться друг с другом своими впечатлениями о женщинах, я в таких случаях обычно ухожу.
— Миклош, а что ты думаешь о моем отце?
— Спроси что-нибудь полегче.
— Понятно. Выходит, ты от него не в восторге.
— Он для меня загадка: и как писатель, и как человек. Не сердись, но я говорю это искренне.
— Я и не сержусь.
— У меня сложилось впечатление, что твой отец сейчас как бы на распутье. С одной стороны, он накопил богатый жизненный опыт, которого вполне хватило бы двум десяткам писателей, а с другой — он, видимо, труслив и никак не решится написать о том, что его по-настоящему мучает.
— Однако хорошим писателем ты его все же считаешь?
— Нет, не считаю, хотя писать он, безусловно, умеет. Но для того чтобы создать хорошую книгу, одного мастерства мало, необходима искренность, а ее-то в романах твоего отца как раз и нет.
— Вообще-то он несчастный человек: у него почва из-под ног ушла. А сколько сплетен ходит о его любовных похождениях!
— Меня никогда не интересовали сплетни.
— Но ведь они, как правило, на чем-то основаны.
— А как твоя мать относится к этому? Она-то наверняка обо всем догадывается.
— Моя мать? Она очень странная женщина... И мне от души жаль ее... — Девушка вдруг замолчала, а затем так же неожиданно продолжала: — Хочешь верь, хочешь нет, но меня воспитали не родители, а брат.
— Странный он человек, твой брат. В полку о нем сложилось довольно противоречивое мнение. Офицеры им довольны, но товарищи...
— У него действительно трудный характер, — согласилась Жока, — однако главная его беда в том, что он не верит людям. И все-таки он замечательный парень! Знаешь, мы с ним часто оставались вдвоем... У Банди всегда были только знакомые и никогда не было друзей. Парни, с которыми он хотел дружить, сторонились его, так как не симпатизировали нашему отцу, а те, кто добивался его дружбы, ему не нравились. Военную службу он, кажется, не любит. Ты еще не хочешь спать?
— С тобой интересно говорить.
— А я уже спать захотела.
— Тогда давай спать.
— Давай.
— Спокойной ночи.
В дверь забарабанили. Жока проснулась и прислушалась, но стук не повторился, и она уже было подумала, что все это ей приснилось. Миклош спал на своей кровати сном праведника. Однако вскоре стук повторился, хотя на этот раз не столь настойчиво.
— Миклош, — шепотом позвала Жока. Она вытянула руку и потрясла офицера за плечо: — Миклош, да проснись же ты!
— Что случилось? — поинтересовался он, просыпаясь.
— Кто-то стучит в дверь, — тихо проговорила Жока.
Теперь и Миклош услышал стук. Он зажег ночник и, лениво зевая, вылез из-под одеяла.
— Не бойся, — проговорил он, глядя на девушку, которая жмурилась от света. — Главное — спокойствие!
На улице опять бушевал ветер — жалюзи под его мощными порывами стонали и трещали. Миклош подошел к двери и, положив руку на дверную ручку, сам попытался успокоиться, хотя внутри у него все колотилось.
— Кто там? — спросил он.
— Эндре Варьяш, — ответили из-за двери. — Откройте!
— Это твой брат, — сказал Миклош, обернувшись к девушке, хотя она и без его объяснений уже узнала Эндре по голосу.
— Боже мой, только этого мне не хватало!
Миклош махнул девушке, сидевшей на кровати, словно статуя, и жест этот, видимо, должен был успокоить ее, хотя сам офицер был явно смущен, чувствуя всю неловкость создавшегося положения.
— Сейчас, — отозвался он, — только надену брюки.
Надевая брюки, Миклош улыбнулся Жоке смущенной улыбкой, как бы желая подбодрить ее, а сам подумал: «Нужно вести себя спокойно и непринужденно». Чтобы немного потянуть время, он закурил. В голове промелькнула мысль, что, наверное, следует надеть китель с погонами подполковника, которые в случае чего остудят воинственный пыл этого неуравновешенного парня. И еще подумалось: «Жаль, что в номере нет ванной, а то бы Жока прошла в нее, и можно было бы...» Но, устыдившись этой мысли, он даже не додумал ее до конца. И опять посочувствовал Жоке, положение которой было гораздо неприятнее, чем его собственное.
Читать дальше