Андраш Беркеши - Последний порог

В романе видного венгерского писателя, хорошо известного советским читателям по ранее изданным книгам, воссоздается широкое полотно немецкой и венгерской действительности в предвоенные и военные годы.

Действие книги разворачивается в гитлеровской Германии и хортистской Венгрии, которую осенью 1944 года оккупируют фашисты.

Главными героями романа являются венгерские и немецкие коммунисты — отважные подпольщики, которые, не жалея сил, а часто и самой жизни, борются против фашистов, добывают важные секретные данные и передают их в свой Центр.

Книга рассчитана на массового читателя.

Меж стебельков травы метался крупный муравей — на первый взгляд бесцельно. Андреа, лежа на животе, некоторое время недвижно за ним наблюдала, потом сорвала травинку подлиннее и игриво преградила ею дорогу насекомому. Чаба лежал на спине возле девушки. Глаза его были закрыты, и на его скуластом, коричневом от загара, худом лице блестели капельки пота. Дышал он ровно, будто спал. Андреа задержала на несколько мгновений взгляд на лице юноши, потом отвернулась, пытаясь отыскать муравья, но того уже нигде не было видно. Она разочарованно опустила уголки губ, прищурила глаза и теперь видела лишь расплывчатые очертания тянущихся кверху стебельков травы. Ей казалось, что она сидит в самолете и с огромной высоты смотрит на простирающийся глубоко внизу зеленый лесной массив. На аэроплане она еще ни разу не летала, но вид сверху представлялся ей именно таким.

Она была сердита на юношу. Они лежат на траве уже почти час, а Чаба, подставив солнцу лицо, на нее даже не глядит. Словно и нет ее здесь.

«Дорогой, я жду не дождусь момента, чтобы снова быть с тобой. Мы будем вместе с утра до утра... Словом, вместе. Ты, конечно, знаешь, о чем я думаю?.. Милый ты мой, милый...» Письмо напомнило ей о Кате, и она чуть было не расхохоталась. Да, теперь можно и посмеяться. Но узнай о случившемся папочка, было бы не до смеха. А «милый мой» греется себе на солнышке и молчит, как рыба.

За домом, по улице, обсаженной платанами, маршировал отряд гитлерюгендовцев. Слышалась барабанная дробь, мальчишки дружно стучали по асфальту, тонкие голоса распевали общеизвестный марш. Андреа с жирно лоснящейся травинкой в зубах принялась подпевать: «Смело, в ряд, смело, в ряд...» Неожиданно настроение у нее испортилось. Трусиха! Теперь она считала бессмысленным обманывать самое себя. Да-да, трусиха.

Садясь в поезд в Будапеште, она намеревалась в Берлине прямо на вокзале сообщить отцу, а если будет Чаба, то и ему, что ей разрешили сдавать экзамены, но ясно предупредили, что в четвертый класс ее уже не примут. То есть выбросили из учебного заведения. Она погладила ладонью бархатный травяной ковер. Милый мой... Глядела она на лицо юноши, на густые, почти прямые брови, на выдающиеся волевые скулы, на нос с горбинкой, на слегка выдвинутый вперед подбородок. В его густых, ниспадающих на лоб волосах она обнаружила несколько седых прядей. Да, скоро он поседеет. Скорее, чем дядюшка Аттила... «Я, девочка моя, был седым уже в тридцать лет. В четырнадцатом волосы мои стали подергиваться инеем, а в шестнадцатом на итальянском фронте солдаты уже называли меня Дедом Морозом». Хорошо, что сейчас нет войны — Чабуш не так уж скоро превратится в Деда Мороза.

Ветер прикрыл солнце облаком, тут же повеяло прохладой. Юноша сонно приоткрыл веки.

— Скучаешь, мадемуазель? — спросил он, обнимая Андреа длинными руками.

— С тобой не так уж весело. Да, скучаю.

— Тогда поцелуй.

Андреа оглянулась на двухэтажный домик. Там никого не было, сад тоже выглядел пустынно. Листья берез и платанов ответили тихим шелестом на поднявшийся ветерок, навевая сонливость. Она наклонилась, поцеловала юношу в лоб, в глаза, а затем, когда Чаба крепко обнял ее за шею, и в губы. Целовались они долго и жадно, уже не заботясь о том, что их кто-нибудь заметит.

Потом оба смущенно и долго молчали. Они сознавали, что любовь, родившаяся на почве первоначальной ребяческой неприязни, достигла особого накала, их уже не устраивала только духовная близость, они жаждали объятий, любовного удовлетворения.