Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Рижская русская труппа давала в псковском театре оперетту Легара «В стране улыбок». До чего обольстительна была Ксения в вечернем платье, которое подчёркивало тонкость и длину её девической талии.

В театре собрались почти все знакомые: военный комендант, городской голова, Олег Ретнёв и один из его подчинённых обходительный парень по фамилии Колохин, носивший в петлице тёмно-зелёную ленточку с мечами – знак отличия для добровольцев восточных областей.

Оперетта вызвала у публики какой-то лихорадочно-разудалый приступ веселья. В антрактах громко хохотали, жадно пили холодный морс местного изготовления и французское вино, женщины бросали по сторонам возбуждённые взгляды...

Когда стали расходиться, комендант ощутил потребность в широком жесте – отдал распоряжение Ретнёву, и тот стал окликать избранных... Пару дюжин гостей пригласили в комендатуру «на ликёры».

Клара, угадавшая предмет страсти Лонгина, бросилась к Ксении, утверждая с радостной категоричностью – та должна непременно сесть с ней «в женском кружке». Женщина не ревновала – она испытывала азарт соучастницы, уверенная в цели приятеля развратить девочку.

– Обязательно напою малышку! – шепнула ему.

Он попытался не пустить Ксению, но та, не услышав слова Клары, легко и твёрдо сказала:

– Без волнений, пожалуйста! Мне не нужна опека!

И оказалась за столом между Кларой и тощей Керстин. Зашёл разговор о качествах сыров, Лонгин вместе со всеми смеялся шуткам, и вдруг Керстин, чья худоба и развинченность были по-своему так действенны, предложила тост за кого-то, чьё имя пока не называла. Лонгину мигом вспомнилось, как она восхищалась им, когда их постель бывала мокрой от пота!.. Сейчас она – само воодушевление – говорит о неком истом герое, созданном не для шумихи, но для того, чтобы его усилия вели к победе. Глаза женщины пылко блестят, из рюмки, зажатой костлявыми пальцами, проливается ликёр. Упорядоченно и без малейшей жёсткости звучит немецкий, фразы ясны, как раскрытая ладонь. Она предлагает выпить за человека, принадлежащего к титанам, которые непревзойдённо делают своё дело.

Лонгин знал, что Ксения понимает по-немецки, и терзался: немка выдала свою связь с ним. Сейчас прозвучит его имя...

– За Гебхарда Блюхера, победителя Наполеона! – провозгласила Керстин.

Молодой человек отвёл от неё потухший взгляд, и тут девочка, нашедшая его глаза, направила на него указательный пальчик и быстро пригубила рюмку.

В эту минуту, когда все поднимали рюмки и пили, никто больше не удостоил его вниманием. Клара охмуряла представительного с седыми висками капитана строительных войск, Беттина сидела среди выздоравливающих раненых. И лишь в глазах девочки он, Лонгин, заслуживал всего того, что можно было сказать о Блюхере, о Наполеоне, о ком угодно.

«Моя суженая!» – мысленно повторял он.

Клара пыталась поднести к её губам рюмку «бенедиктина» – Ксения смотрела на женщину холодно-скучно, наконец, та отступила, чтобы сказать Лонгину: «Ничего у тебя не выйдет с чёртовой крошкой! Она ждёт драгоценностей от парижских ювелиров».

Комендант распорядился раздать одноразовые пропуска для ночного хождения всем тем, кто, в отличие от Лонгина, не имел постоянного пропуска; пьяные и полупьяные гости выходили в ночь, которая так и не разразилась грозой. Тишь была тягостно-безветренной, пахло пылью.

Молодой человек вёл девушку под руку. На перекрёстке, откуда до его дома было чуть больше квартала, она просто и спокойно обратилась к нему на «ты»:

– Пойдём к тебе?

Ему стало не по себе. Представляя, кем она видит его, он не смел погружать её и себя в то, что проделывалось в его квартире несколько часов назад. Осторожно поцеловал её висок, её жаркую щёку, мочку уха:

– Не будем сходить с ума. Родители до утра изведутся...

Она встала к нему спиной, произнесла тихо: когда комендантский час застаёт её у подруги, она у неё ночует. Он мягко возразил: на этот раз она ушла не к подруге, а с ним... Обнимая её сзади, прикасаясь ладонью к её животу, прошептал:

– Я очень уважаю твоих родителей, а по их убеждению кое-чему надлежит произойти после свадьбы…

Она ждала. Его руки загуляли по её телу, и тогда она играючи вырвалась. Они поспешили в городской сад и до предрассветного часа занимались тем, что она ускользала, а он ловил её, ласкал, целовал, истомлённо прижимал к себе, чтобы вдруг опять дать ей вырваться и преследовать её снова.