Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Тот остался невозмутим, а Тося произнесла с искренностью твёрдого убеждения:

– Когда подходящая девушка почитает вам про любовное – потом и любиться вам будет лучше.

– Что ты ему читаешь? – Клара схватила книгу. – Это про восстание Спартака! Какое такое любовное?

Тося отобрала томик, говоря всё так же наставительно, певучим голосом:

– Описано, как богатые праздновали с рабынями, ели с ними самое вкусное, любили рабынь и как тем это было сладко, и они старались как можно лучше сделать.

Она принялась старательно, хотя и сбивчиво читать об оргии в доме Суллы, а Клара выскользнула в другую комнату, дабы возвратиться почти голой – лишь в алых носках и туфлях на каблуке; кроме того, её талию охватывал поясок с заячьим хвостиком, прикреплённым так, что он сидел на копчике девушки.

Она держала гитару. Покружившись по комнате, повертев обращённой к Лонгину попкой, села на стол, перебирая струны, запела:

Тося отложила книгу, сняла с Лонгина пижаму, возбуждённо-радостно глядя на его вставший фаллос. Повернувшись спиной, совлекла с себя одежду и, откидывая упавшие на глаза волосы, из-под руки взглянула на растянувшегося на кровати хозяина. Он кивнул, и она выбежала из комнаты, принесла две лисьих шубы, расстелила поверх ковра на полу.

Клара перешла к другой песенке:

Тося надела белоснежные наколку и передник, какие носят горничные дорогих гостиниц, вскочила на стол, принялась танцевать, высоко вскидывая то одну ногу, то другую – показывая не очень густую растительность в промежности, похлопывая себя по крутым мускулистым бёдрам.

Лонгин встал с постели, протянул руку – девушка оперлась на неё, спрыгнула со стола.

– Вся горю… – виновато улыбалась.

Клара, сидя на столе, под гитару пела: «Расставляли вы ножки, но устьицеприкрывали смешливо платочком: «Буду так, пока он не опустится!» – я кусал ваши задние щёчки…» Тося сняла передник, обернула его краем торчащий хозяйский черен, пожала и поднесла ткань к губам, к носу, вдохнула запах. Затем, расставив ноги, прижала край передника к влажной нижней пастечке. Опять зазвучал чувственный голос певуньи: «Оборвало спектаклькасаньице – им безудержно сладко волнуем, я прильнув сзади к вам, приосанился, жаждя стыдным смутить поцелуем…»

Она соскочила на шубы, вместе с Тосей опустилась на четвереньки, и та повернула к ней попку, давая щупать жамбоны, подставляя пухлогубый зев. Лонгин присел на корточки, перед ним подёргивался заячий хвостик на копчике Клары, которая лизала причинное место стоящей на четвереньках Тоси.

Голый Лонгин наблюдал за ними минуту-вторую, вдруг охватил руками зад Клары, рванул к себе. Она остро встрепенулась, он повернул её, всем видом выражавшую покорность. Она стояла перед ним на коленях, поддерживаемая им под мышки, ослабевшая до того, что едва не опрокидывалась в жажде его власти над собой, словно моля: избивай! мучай! заезди до обморока!.. Но он грубо отбросил её, сел перед Тосей, широко разведя ноги, слегка согнутые в коленях.

Девушка, сев так же, раскинула ляжки ещё шире, стала надвигаться на него, упираясь руками в разостланную шубу. Клара была рядом, и когда ноги Тоси оказались поверх ног Лонгина, протянула руки, помогая любовникам свести залупу и влажный входик. Сложность теперь была в том, чтобы вогнать ствол в лаз одновременным движением двоих: так, чтобы низы их туловищ прошли навстречу друг другу одинаковое расстояние.

Получилось – двое обменялись восхитительными зарядами возбуждения. Задав ритм, в лад сдвигали низы туловищ: когда они расходились, показывался скользкий черен – живая ось, – ронялась череда крупных капель смазки.

Смычка – ось, смычка – ось, смычка – ось… она блестела, надраиваемая зевом, особенное наслаждение доставляли обоюдность усилий, дружность одинаковых действий.

В это время Клара, развернувшись, показывала Лонгину вздыбленную попку, заячий хвостик, то и дело закидывая руку на жамбон и разминая его.

Лонгин, чувствуя, что вот-вот выплеснет, повалился на спину, схватив Тосю за талию, чтобы не сорвалась с тормоза: она несколько раз неистово подскочила – и его передёрнуло на венце сладострастного исступления. Завершила и она, осела на ещё стоящий: – Ох-хх! – заёрзала попкой по мокрому паху хозяина.