Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ

Разве он не счастлив? – удивился г-н Персик. – Такие средства расходуем на благосостояние населения. Интернаты строим, больницы…

– Пусть строят! – сказал г-н Бакстер и пустил колечко дыма в потолок. – Чего мы от этого теряем?

– А сколько этот Ягудин денег просит? – полюбопытствовал г-н Мясников.

– Полмиллиона, – ответил губернатор.

– Ну, не построим одну больницу. Всего-то… Желание народа все-таки!..

– Идиотизм! – закричал Ловохишвили. – Какая башня?! Какое счастье?! Вы что, все с ума здесь посходили?! Народ собрался уйти на небеса, а вы ему еще денежки на это даете!

– Вас что более беспокоит, – спросил г-н Туманян, – что народ на небеса уйдет или что мы ему деньги выделяем?

– Господа, господа! Образумьтесь! – Митрополит схватился за крест. – Нельзя попасть на небеса по лестнице! Если бы такое было возможно, то всякая нечисть греховная поползла бы в рай! На небеса есть лишь один путь – через смерть и отделение души от плоти!

– Успокойтесь, святой отец. – Контата подошел к Ловохишвили и обнял его за плечи. – Никто не подвергает сомнению, что только душа может попасть на небо, но никак не тело. Суть дела не в этом. Надо дать народу возможность совершить поступок, пусть он и абсурден.

Пусть народ сам поймет, что заблуждался. Пока в его жилах бродит кровь, ему не объяснишь, что нужно делать, а что нет…

– А какова должна быть величина этой… Башни Счастья?.. – недовольно спросил Ловохишвили.

– Ягудин рассчитал, что никак не менее версты.

– Позвольте! – развел руками г-н Персик. – Но на такой высоте уже летают аэропланы. Летчики бы сказали о счастье, если бы его там нашли!

Все члены городского совета посмотрели на г-на Персика.

– Мы не об этом сейчас говорим, – отчетливо произнес г-н Туманян. – Не об этом.

Г-н Персик замолчал и раскраснелся лицом, сообразив, что чего-то не понял.

– Я так думаю, – резюмировал губернатор, – пусть строят… Деньги мы им дадим и помощь всяческую окажем! Пусть эта Башня Счастья станет громоотводом политических страстей… Господин Персик, потрудитесь, чтобы в завтрашних газетах было опубликовано наше решение!..

Всю последующую неделю чанчжоэйцы обсуждали строительство Башни Счастья. Город опять будоражило и трясло. Возникали стихийные митинги и шествия.

Особенно радовалась строительству беднота, не ведавшая такого понятия, как счастье, но ощущавшая в этом слове благодушие, созвучное ленной сытости.

Газета – Флюгер" поместила передовицу, в которой говорилось о научной обоснованности счастья как некоей физической субстанции, которая достигается лишь на определенной высоте по отношению к земной коре. Под передовицей стояла подпись известного физика Гоголя. Ему в городе верили.

Еженедельник – Курьер" выразил надежду, что строительство будет успешным и закончится в отведенные для него сроки. Ниже – Курьер" привел биографические данные купца Ягудина, стержнем которых было то, что Ягудин с детства отчаянно страдал, ощущая нехватку всенародного счастья.

Даже бульварная газетенка поручика Чикина – Бюст и ноги" поместила на своих страницах карикатуру возвышенного содержания. На вершине Башни Счастья стоят, обнявшись, голые чанчжоэйцы. Часть из них уже шагнула за борт и идет по облачной тропе к Богу. И подпись: – Отец наш, мы возвращаемся к тебе!" В городе по случаю начала строительства проходили народные гулянья, на которых русский люд братался с корейским нелюдем. Корейцы по такому случаю раздавали бесплатную водку со всякими корешками и змейками в бутылках. Впрочем, некоторые боевики Ягудина, разгоряченные спиртным, придавили-таки нескольких косоглазых, списав это на бытовое недоразумение, а не на национальную вражду.

В общем, все происходило празднично.

Генрих Иванович лежал в китайском бассейне, слегка шевеля ногами, возбуждая ими со дна пузырьки. Полковник Шаллер сегодня тосковал и, расслабляясь в теплых водах, пытался определить причину своей тоски.

– Когда она вошла в меня своей прозрачностью? – думал Генрих Иванович. – Может быть, когда я занимался поднятием тяжестей?.. Нет. Когда гири взметались к небесам, тоска уже тревожила душу.. Когда же?.. Может быть, с трещанием пишущей машинки?.. Нет… Скорее всего, ранним утром, когда я проснулся… Я тогда подумал о смерти…" С течением времени полковник все чаще задумывался о смерти. Его теория бесконечно малых величин более не успокаивала сердца, а, наоборот, пугала возможностью ошибки.