Орхан Памук - Новая жизнь

Наверное, эти книги дядя Рыфкы читал, когда писал «Новую жизнь». Я задрожал от волнения, словно после стольких лет смог найти осязаемый след Джанан.

Пока мы пили чай, тетя Ратибе, глядя в телевизор, спросила меня, как дочь, а потом — что за человек моя жена. Чувствуя себя виноватым из-за того, что не позвал ее на свадьбу, я что-то пробормотал в оправдание и сказал, что семья моей жены жила на одной с нами улице, а потом вдруг впервые вспомнил, что девушку, которая потом станет моей женой, я впервые в жизни увидел, когда начал читать книгу. Какая интересная, какая удивительная случайность! Я впервые увидел грустную девушку, на которой женился годы спустя, именно в тот день, когда впервые стал читать книгу! И я впервые заметил эту случайность и понял скрытую гармонию своей жизни спустя много лет после женитьбы, сидя в кресле дяди Рыфкы! Веда она была из той самой семьи, поселившейся тем вечером в пустой квартире напротив нашего дома и ужинавшей вместе с домочадцами перед экраном телевизора в ярком свете лампы без абажура. Я вспомнил, как подумал о том, что волосы у девушки каштановые, а экран телевизора — зеленый.

Меня охватило приятное волнение — какая игра случая, но мы с тетей Ратибе делились квартальными сплетнями, говорили о недавно открывшихся мясных магазинах, о моем парикмахере, о старых кинотеатрах, об одном моем приятеле, уехавшем отсюда, — он разбогател, расширив обувную лавку своего отца и сделал из нее завод. Пока длилась наша бессвязная беседа, прерывавшаяся паузами и фразами «какая жизнь запутанная и нелепая», телевизор, битком забитый перестрелками и страстными любовными объятиями, криками и визгом, падавшими самолетами, взрывавшимися танкерами с бензином, сообщал нам: «Не важно что, но все должно быть разбито и уничтожено», но мы не принимали это на свой счет.

Уже было довольно поздно, когда крики, бред и предсмертные стоны на экране уступили место образовательному фильму о красных крабах, обитающих на суше, на острове Рождества в Индийском океане, и я, коварный сыщик, издалека, словно осторожный краб, повел разговор об интересовавшем меня.

— Как хорошо было раньше, — смело начал я.

— Когда молод — жизнь прекрасна, — отозвалась тетя Ратибе. Но ей нечего было вспомнить хороше го о годах, проведенных вместе с мужем, — возможно, потому, что я спрашивал о детских комиксах дяди Рыфкы, о его служебном энтузиазме, о том, что он писал, о его историях с картинками.

— Твой дядя Рыфкы испортил нам обоим молодость этой своей любовью к письму и рисованию.

На самом деле сначала ей нравилось, что муж пишет для железнодорожного журнала, что занимается его изданием. Потому что ради этого его иногда освобождали от длительных поездок с инспекцией и тете Ратибе не приходилось целыми днями сидеть дома одной, глядя на дорогу в ожидании мужа. Вскоре он решил рисовать комиксы на последних страницах журнала, чтобы журнал читали и дети работников железной дороге, чтобы они тоже верили в то, что железная дорога — это благое дело, которое спасет эту страну.

— Некоторым детям они очень нравились, правда? — спросила тетя Ратибе, впервые за все время улыбнувшись, и я рассказал, как тоже взахлеб читал приключения и даже выучил наизусть истории из серии «Питер и Пертев». — Но ему не надо было воспринимать все так серьезно, — перебила она меня. С ее точки зрения, муж совершил ошибку, когда польстился на предложение одного хитрого издателя из Бабыали и решил издавать комиксы в виде отдельного журнала. — Теперь покоя ему не было ни днем, ни ночью. После ревизорских поездок он приходил из управления очень усталый, садился за стол и работал до самого утра.

Эти журналы некоторое время читали, но вскоре в моду вошли тюркские исторические комиксы, все эти Каганы, Караогланы, Хаканы, то есть турецкие воины, сражавшиеся с византийцами, и читатели разлюбили комиксы дяди Рыфкы.

— Тогда он некоторое время писал «Питер и Пертев», и мы заработали денег, но, конечно же, больше всех заработал разбойник-издатель, — сказала тетя Ратибе.

Разбойник-издатель попросил дядю Рыфкы отвлечься от рассказов о турецких детях, игравших в Америке в строителей железной дороги и ковбоев, и написать что-нибудь о Кельоглане, Кагане, воине «Справедливый Меч», — такие истории тогда были очень популярны. «Я не буду рисовать комикс, где не будет ни одного поезда», — ответил дядя Рыфкы. Так завершились его отношения с вероломным издателем. Некоторое время он рисовал комиксы дома, для себя, искал других издателей, а потом бросил, потому что ими никто не интересовался.