Сэмуэль Шэм - Божий Дом

— Да, она прелесть. Эй, старайся держаться на дороге, а? Ты знаешь, она за тебя беспокоится.

— Ну, старик, о чем же она беспокоится?

Я достаточно выпил, чтобы ему рассказать. Я сказал ему, что она заметила, как он растолстел, потерял форму. Как он поглощал еду, наплевал на свое тело и стал слишком много пить.

— Без дураков, я был в отличной форме и смотри, во что я превратился! Печально, старик, печально!

— Она говорит, что это гнев, что мы настолько озлоблены, что начинаем делать глупые и странные вещи! С тобой, она говорит, все орально. Она боится, что ты становишься алкоголиком!

Он припарковался, как алкоголик, поперек белых линий, обозначающих место. Мы вылезли и, не сговариваясь, обоссали парковку Дома. Две дымящиеся струи приносили чувство спокойствия.

— Значит Бэрри немного за меня переживает, а? — спросил Чак.

— Угу. Более, чем немного. Я тоже за тебя переживаю.

— Что ж, Рой, открою тебе секрет, старик. Я тоже, я тоже.

Будильник зазвонил. Я вылез из тепла одеял и Бэрри. Я застонал. Отец Потса умер и тот отправился в Чарльстон на похороны. Глотай Мою Пыль работал за Потса в отделении, а я должен был прикрывать Глотай Мою Пыль в приемнике. Двадцатичетырехчасовая смена! Утро было настолько холодным и беспросветным, что я весь трясся, сев в машину, и продолжал трястись всю дорогу до Дома. По дороге я размышлял о Уэйне Потсе.

Странным в Потсе было то, что он вел себя, как обычно. Может быть, стал чуть более замкнутым, более отчужденным. Однажды я наткнулся на него, сидящим у поста медсестер, со взглядом, отсутствующим, как у ребенка на похоронах.

— О, привет, Рой, — сказал он. — Я только что проведал Желтого Человека, и я могу поклясться, что он смотрел и узнавал меня, но только я отвел глаза, как он стал прежним коматозным собой.

Потсу было очень тяжело. Его жена испытывала множественный оргазм от власти хирургической интернатуры в ЛБЧ, а Потс, в основном, был сам по себе. Мы общались, и он начал мне нравиться. Его южные корни резонировали с моей любовью к историческим корням Англии, Оксфорда, с их воспоминаниями о клубнике и шампанском, подаваемых там в пятнадцатом веке. Мы стали друзьями, частично благодаря общему презрению к Слерперам севера, благодаря разделенной тяге к постоянству и незыблемости прошлого. Мы проводили время у него дома, слушая соул и псалмы. Любимой балладой Потса была песня «Миссисипи» Джона Харта [149] Глухой блюзмен с Юга США, умерший в 1966. о смерти:

Однажды мы разговаривали о том, как пришли в медицину.

— Да, я помню это лето на острове Пале, мне было около двенадцати. Мать выгнала отца, и тем летом мы с ней и братом поехали на побережье. Однажды я пролил раскаленное масло себе на руку, получив серьезный ожог, так что мама понеслась со мной обратно в Чарльстон к нашему семейному доку. Его офис представлял из себя две больших обитых деревом комнаты, с бронзовыми ручками, аптечными ящичками, колбами и все прочим. Он наложил повязку и сказал:

— Мальчик, ты любишь рыбачить, не так ли? Кого ты любишь ловить?

— Окуня и пеламиду.

— Пеламида уже появилась?

— Нет, сэр.

— Значит, ты должен поправиться к тому времени, когда они появятся, правильно?

Итак, я стал возращаться к нему каждые несколько дней, чтобы сменить повязку. Он использовал какую-то специальную мазь, и, я помню, неделю или около того спустя, он сказал:

— Что ж, у меня закончилась мазь, и я позвонил в компанию, которая ее производит, где-то в Нью Джерси, но они сообщили, что какое-то федеральное бюро запретило использовать мазь на людях, так как она повредила каким-то там белым мышам. На самом деле, с мазью все в порядке, мой мальчик, и я знаю это потому, что пользуюсь ей уже двадцать лет. Что мне оставалось делать? Я пошел на свою ферму и взял немного мази из того запаса, который я хранил для лошадей. Работает для них, и я уверен, сработает на тебе. И, конечно же, я оказался прав, и все зажило отлично.

И тем летом я ловил пеламиду, как он и обещал. Я начал присоединяться к нему на обходах. Чего я только не повидал! Куда бы он ни пришел, перед ним открывались все двери. Он провел всю ночь в одной негритянской хижине, принимая тяжелые роды, близняшки, а сразу после этого отправился на вызов в богатый дом на Восточную Баттери, где мыл руки их душистым мылом и пил кофе, подаваемый дворецким, на веранде, обдуваемой морским бризом и ароматом бугенвилей из сада. Я очень много видел и делал, проводя время с ним, и я решил сделать все на свете и стать таким, как он.