Эмилиян Станев - Будни и праздники

В сосновой рощице на скамейке сидела Руска и махала мне рукой. Она была одна. Слабый отблеск электрического фонаря освещал ее тоненькую фигурку.

— Я думала, вы не придете, — сказала она, прежде чем я успел поздороваться.

— Почему вы тут одна? Где все ваши?

— Жду вас. Отец на станции, а мама дома, сидит в темноте, но смотрит из окошка. Они поссорились.

— Из-за чего?

— Я же замуж выхожу, мне одежда нужна, а мама не дает.

Она говорила быстро и весело. Лицо ее светилось необычным оживлением.

— Садитесь, садитесь. Не хочу, чтобы мачеха вас заметила. Или лучше давайте пройдемся по тропинке около крепости. В воскресенье я уезжаю. Да и вы больше сюда не придете. Вы ведь закончили картину?

Я слушал, удивленный ее доверчивостью. Мне было ясно, что дома у нее произошел очередной скандал, но почему в этот вечер она так не похожа на себя? Руска уверенно повела меня за собой, словно стремясь отвлечь мое внимание. Дорожка была темной и узкой. Мы поднялись на гору. Вдруг она свернула на каменистую тропинку, ведущую к Трапезице.

— Куда вы идете? — воскликнул я.

— В крепость, — девушка обернулась и посмотрела на меня.

Я усмехнулся и нерешительно пошел за ней.

Мы поднялись еще выше. Древняя крепость оказалась внизу. Вокруг нас темнели разрушенные церкви, белели стены, виднелись забитые камнями, заросшие бурьяном основания крепостных башен. А под ногами у нас были скрытые травой каменные плиты, по которым прыгали цикады.

— Сядем, — сказала Руска, указав на развалины какого-то храма. — Ведь вы говорили, что нужно сесть у стены.

— Что вам пришло в голову? Решили испытать свою храбрость? Или вам так понравился вчерашний разговор?

— Не знаю. Ведь жизнь бессмысленна, потому что люди очень злы. И я злая. Никого не люблю. Я только молчу и притворяюсь, что на все согласна. Смотрите, луна!

Над Царевцем, [23] Царевец — холм на другом берегу Янтры напротив Трапезицы. В эпоху Второго болгарского царства (1186–1396) здесь находился дворец-крепость болгарских царей и патриархов, часть которого сохранилась до наших дней. округлым, как купол храма, поднималась луна. Черный силуэт крепости четко вырисовывался на осветившемся небе. Развалины вокруг нас вытягивали свои длинные тени и как будто шевелились. Тырново забелело в лунном свете. То там, то здесь принимались звенеть цикады, и звуки эти напоминали стон. Было начало сентября, в воздухе сгущались усталость и какое — то беспокойство. Темное небо, казалось, стало ниже под тяжестью звезд. То ли скорбная тишина этого святого места, то ли просто потребность поделиться с кем — нибудь всем, что накопилось в моей душе за последнее время, но неожиданно для самого себя я вдруг тепло и сердечно заговорил с этой почти незнакомой мне девушкой.

Я описывал ей улочки древнего Тырнова, Царевец, рассказывал о неумолимой судьбе, которая низвергает царства и миры и создает новые.

Мои слова были скорее грезами двадцатилетнего юноши, который любит читать, глядеть на небо и мечтать.

Руска мяла пальцами травинку. Белое платьице делало ее еще более нежной и хрупкой. Время от времени с тихим шорохом скатывался камешек или какая-нибудь букашка пробиралась в траве. В городе один за другим гасли огни, внизу просвистел поезд.

Увлеченный, я не замечал, что мои слова опровергают все доводы ее жениха во время наших с ним споров. Я показал ей новый, прекрасный мир, в котором скромные мечты Ангелова ничего не стоили. Неожиданно я обернулся и посмотрел на нее.

Бледное лицо Руски выражало глубокое раздумье. Рот полуоткрылся. Казалось, она напряженно вглядывается в нечто, только сейчас приоткрывшееся ее разуму.

Мы молчали. На землю опустилась тишина. Дрожащие стоны цикад словно молили о чем-то небо.

Со станции долетел слабый крик. Это звали Руску. Я поднялся. Руска, по-прежнему задумчивая, пошла за мной. Глаза ее горели странным светом.

Когда мы приблизились к роще, где должны были расстаться, она пожала мне руку и неожиданно заявила:

— Я не выйду за Ангелова, — и, оставив меня в недоумении, побежала к дому, откуда слышался сердитый голос мачехи.

Я ушел задумчивый и слегка недовольный собой.

Два дня шел дождь. Я сидел дома и смотрел в окно на мутную Я нтру и черные пятна мазута вдоль рельсов. На третий день я обнаружил в ящике записку с просьбой немедленно прийти на станцию.

Я взял шляпу и пошел вниз по тропинке. «Векилов скучает и зовет играть в нарды», — подумал я.