Эмилиян Станев - Будни и праздники

— Тина не может уснуть, когда ты читаешь, — смущенно сказал Гаржев, вспомнив, о чем он раздумывал ночью. — Из-за этого весь сыр-бор. Она сейчас в деликатном положении, капризничает.

— Гм… — удивленно покачал головой старик и, чему-то весело и добродушно улыбнувшись, заглянул в библию.

— Мы выйдем немного пройтись, — несмело произнес сын, отводя глаза.

— Ну что ж, ступайте.

— А ты?

— Некуда мне ходить…

Гаржев вздохнул с облегчением.

За дверью, в полутемном коридорчике, где стоял густой запах тушеной капусты и хрена, он постоял в раздумье. Ему было не по себе, что он оставляет отца в доме одного. В душе снова поднялась та же сумятица, что минувшей ночью, и он сказал себе: «Старик прав. Так оно и есть. Без радости живем».

Когда он вернулся к жене и увидел ее заспанное, злое лицо, его охватила такая ненависть к ней, что он с трудом взял себя в руки.

— Пойдем прогуляемся, — сказал он.

Она не ответила.

За окнами слышались шаги, голоса прохожих. Людские тени скользили по светлым шторам, украдкой проникая в комнату. Город просыпался от послеобеденного сна.

— Пойдем же! — настойчиво повторил Гаржев.

Жена зевнула долгим, протяжным зевком, так что на глазах выступили слезы, и тупо уставилась куда-то в сторону.

— Куда мы пойдем?

— Там посмотрим.

— Отец разозлился?

— Не-ет.

— Не хочется мне никуда идти.

Он принес ей пальто, шляпу, боты и сам тоже стал одеваться. Ему казалось, что, как только он выйдет из дому, на душе сразу станет легче и все утрясется. Но когда они вышли, возник мучительный вопрос: куда идти? Гаржев предложил нанести визиты двум-трем семействам, с которыми они водили знакомство, но жена воспротивилась.

Взявшись под руку, они пошли просто куда глаза глядят. Широкая улица с закрытыми магазинами выглядела невесело. По тротуарам лениво гуляли, вызывающе хохоча и громко переговариваясь, горничные и мастеровые. С верхнего конца улицы целыми компаниями спешили к центру жители пригородов.

Госпожа Гаржева ступала медленно, тяжело. С того времени, как она почувствовала себя беременной, она вечно дулась и капризничала. Гаржев начал бояться ее и, чем сильней ощущал над собой ее власть, тем яростней ненавидел. Он оборачивался к ней и с отвращением смотрел на одутловатое лицо, спокойное и сердитое одновременно, на курносый, похожий на сливу нос, синий, небрежно напудренный.

Ледяной ветер немилосердно хлестал их, словно желая вернуть назад. Жена от этого еще тяжелей и величавей опиралась на его руку, пряча лицо в меховой воротник пальто.

«И чего пыжится! Вот дурища!» — думал Гаржев. Ему хотелось заставить ее идти быстрее.

— Пойдем в кино, — сказала она.

Он спросил:

— Сколько мы можем истратить?

— По шестнадцати левов, не больше.

Они повернули к ближайшему кинотеатру. Долго разглядывали рекламные фотографии, строя догадки, что из себя представляет фильм, и, решив наконец, что он им не по вкусу, пошли в другое кино. Но там все билеты были проданы еще с утра. Та же история повторилась и в других местах. Напрасно Гаржев толкался возле кассы. Билеты были, но на дорогие места.

Он возвращался к жене помятый, растерянный. Обойдя все окрестные кино и потеряв надежду купить дешевые билеты, супруги направились к Борисову саду. [10] Борисов сад — самый старый и большой парк Софии, названный по имени болгарского царя Бориса III. Теперь — Парк Свободы.

Шли просто так, без всякой цели. Жена уже не опиралась на его руку и враждебно молчала, презрительно поджав толстые накрашенные губы.

Гаржев вышагивал рядом, и ему было противно даже смотреть в ее сторону. В голове проносился рой злых, сбивчивых мыслей. Он стискивал челюсти и думал то об отце, то — со злобой — о своей половине.

«Праздники называется, черт бы их побрал! — думал он. — Лучше б их вовсе не было. Ни к чему. Предрассудки! Лучше торчать без продыху в канцелярии и жить-поживать, не помышляя о радости. Какая там радость? Нашему брату это не по карману!»

Он шел в густой толпе прохожих, наводнивших улицу, с ненавистью глядя на лица людей, слушая их смех и громкий говор.

Смеркалось. Над темной тысячеглавой толпой зажглись фонари, тревожными сигналами побежали огни реклам. А толпа все прибывала. Супруги сошли с тротуара на мостовую.

Пронзительный рев клаксона заставил их вздрогнуть. Прямо у них за спиной оглушительно завизжали тормоза большого черного автомобиля, который уставился на них желтыми глазами-фарами и нетерпеливо подрагивал, словно громадное хищное животное.