Эмилиян Станев - Будни и праздники

Старик обиделся. Назло всем залег спозаранку спать и без передышки кряхтел за стеной до полуночи. Потом с грохотом поднялся, перебудил весь дом, открыл кран, стал мыться и долго еще чем-то громыхал на кухне.

Гаржев чувствовал себя неловко оттого, что не пошел с отцом. Ночью он почти не сомкнул глаз. Лежал рядом с женой, слушал перезвон колоколов и размышлял о домашних неурядицах. Вспомнил, как проходило в доме рождество когда-то, когда он был ребенком. Вспомнил старую церквушку в родном городке, куда они отправлялись всей семьей по узкой, заваленной снегом улочке; торжественное, радостное чувство, которое охватывало его, когда в мерцающем, золотистом свете храма седовласый священник начинал петь «Дева днесь Пресуществленного рождает…». [9] начало рождественской молитвы. Эти воспоминания раздирали ему душу, и казалось, жизнь его распадается на две чуждые, враждебные друг другу половины. Чувство вины перед отцом росло, а к жене он испытывал ненависть. Потом он стал думать о том, есть бог или нету. Эти думы снова вернули его к прошлому и еще больше увеличили его смятение: выходило, что коли бог есть, то Гаржев виновен вдвойне, не пойдя в церковь и не заставив жену покориться. Потом, оторвавшись от прошлого, мысли его перескочили к настоящему. Вот извольте, целый год ожидает он повышения (Гаржев служил в налоговом управлении), а повышения все нет.

«Само собой, и дальше так будет. В этом доме нет ничего святого, не боимся ни бога, ни черта», — со злостью подумал он.

Все более раздражаясь, Гаржев наконец пришел к решению изменить свою жизнь и, успокоенный, заснул.

Проснулся он поздно. Вид неприбранной спальни, нетопленая кухня раздосадовали его. Вспомнив о ночном своем решении, он побранился с женой и теперь рассеянно перебирал все это в памяти.

В комнате отца послышался шум. Тихо и торжественно прозвучал голос старика:

— За то, что не страшитесь безверия своего, не вас накажу, но детей ва-а-а-ших…

Гаржев поморщился. Отец имел обыкновение по великим праздникам читать библию вслух.

Старческий голос за стеной, как на грех, становился все слышней, все назойливей. По улице проехал автомобиль. Шум мотора на мгновение заглушил декламацию старика, взорвал тишину комнаты и заглох вдали.

Жена Гаржева пошевелилась, вздохнула.

— Рассею род ваш и семя ваше сделаю беспло-од-ным, как пусты-ы-ня…

— Это невыносимо! — вдруг проговорила жена.

Гаржев вздрогнул.

— Поди вели ему замолчать! — закричала она. — Завел, как над покойником. Не даст отдохнуть, ни до кого ему дела нет. У вас в роду все такие!

— Пожалуйста, Тина, — кротко сказал Гаржев, подходя к жене и садясь рядом, — не кричи так, он услышит.

— И пускай слышит!

— Легко сказать! А он возьмет и запишет все на брата. Видала, тот индюшку ему прислал, подольщается.

— Хватит меня этим пугать. Да и что у него есть? Дом — так в нем даже мышам жить тошно, — сказала жена, сердито надув губы.

— Не кричи так, не кричи, тише! — умолял Гаржев, обнимая своей длинной рукой ее располневшую талию. — Хорошо, сейчас пойду, скажу… Он перестанет. — И, не давая ей ответить, поднялся и торопливо вышел из комнаты.

Отец сидел у окна, поджав под себя ногу, набросив на плечи старенькое пальтецо. На коленях у него лежала раскрытая старинная библия в черном переплете. Очки держались на кончике толстого малинового носа, усеянного оспинами и черными, как от пороховой пыли, точечками. Когда Гаржев вошел к нему, старик поднял седую голову, метнул на сына сердитый взгляд и протяжно пропел:

— А он говорил и-им: иже есть сказуемо во про-ро-роце-е-х…

— Отец, — перебил его Гаржев, — ты не мог бы пока оставить это чтение?

Отец умолк и задумчиво, отчужденно взглянул на него поверх очков. Потом снял очки, положил их на книгу. Лицо его стало сосредоточенным, суровым.

— Кому я мешаю? — спросил он.

— Кому, кому! — Гаржев обиженно насупился. — Ну почему обязательно вслух, как поп с амвона? Неужели нельзя про себя?

— Нельзя.

— Ах, нельзя?

— Мне нравится вслух, и буду вслух. Я чту веру божью и святую церковь.

— Не в том дело.

— А в чем? — живо спросил старик, готовый ринуться в спор.

Сын хмуро молчал.

— Что вы за люди! — проговорил отец. — В церковь не ходите, постов не соблюдаете. Как жить будете без праздника божьего, без веры? Подобно скотине?

— Теперь все так, — примирительно заметил Гаржев.

— Так? Вот поэтому у вас все так и идет. На вот, все тебе повышения не выходит.