Джеймс Клавелл - Благородный Дом. Роман о Гонконге.

Любовь!

«Я не понимаю этого слова, — думала она, стоя у окна и глядя на гавань: мрачные тучи, видимость плохая. — Странно, у нас в японском нет такого слова. Только долг и оттенки долга, привязанность и её оттенки. Но не Lieben [351] Любовь (нем.). . Ай? Ай, вообще-то, значит „уважение“, хотя некоторые используют его в значении Lieben».

Поймав себя на том, что думает по-немецки, Рико улыбнулась. Она почти всегда думала по-немецки, хотя сегодня, с Тайбанем, по-японски.

«Как давно я уже не говорила на родном языке. А какой язык для меня родной? Японский? Это язык, на котором говорили мои родители и говорю я. Немецкий? На этом языке говорят в той части Швейцарии, где я живу. Английский? Это язык моего мужа, хотя он и утверждал, что его родной язык — немецкий. Он что, англичанин?»

Она задавала себе этот вопрос много раз. Не то чтобы он плохо владел немецким, просто относился к ней не как немец.

«Он вел себя не как немец, и я веду себя не как японка. Или это не так?

Не знаю. Но теперь, теперь я могу это выяснить».

Муж никогда не говорил Рико, в чем заключается его работа, а она никогда не спрашивала. После Вены легко было сделать вывод, что работа эта нелегальная и как-то связана с международной преступностью или шпионажем. На преступника Ганс не походил.

Так что с тех пор она стала ещё более осторожной. Пару раз ей показалось, что за ними следят, — в Цюрихе и когда они ездили кататься на лыжах, но он лишь отмахнулся: не о чем беспокоиться. «Но будь готова к тому, что может произойти всякое. Держи все свои ценные вещи и личные документы, паспорт и свидетельство о рождении, в дорожной сумке, Ри- тян [352] Тян — неформальный, личный, уменьшительный эквивалент японского обращения «-сан». Используется применительно к детям и женщинам в семье, к близким друзьям и любимым. , — сказал он, назвав её уменьшительным именем. — На всякий случай, лишь на всякий случай».

Теперь, после смерти мужа, когда почти все его инструкции были выполнены, и она получила деньги, и ей позвонил Тайбань, чтобы вызвать сюда, жизнь Рико переменилась. Теперь она могла начать сначала. Ей двадцать четыре. Прошлое осталось в прошлом, а карма есть карма. Денег Тайбаня более чем достаточно, чтобы жить безбедно многие годы.

В брачную ночь муж сказал ей: «Если со мной что-то случится, тебе позвонит человек по имени Кернан. Перережь телефонные провода — я покажу как — и немедленно уезжай из Цюриха. Брось все, возьми лишь дорожную сумку. Доедешь на машине до Женевы. Вот ключ. Им откроешь депозитную ячейку в Швейцарском банке Женевы на Рю Шарль. Там деньги и кое-какие письма. Точно следуй инструкциям, дорогая, о, как я люблю тебя. Оставь все. Сделай все в точности, как я сказал…»

Она так и сделала. В точности. Это был её гири.

Перекусила телефонные провода ножницами для резки металла сразу за коробкой, укрепленной на стене, так что это было почти незаметно. В Женеве, в депозитной ячейке банка, нашла письмо с инструкциями, десять тысяч американских долларов наличными, новый швейцарский паспорт, с печатями, с её фотографией, но с другим именем и другой датой рождения, и новую метрику, которая свидетельствовала, что она родилась в городе Берне двадцать три года назад. Рико понравилось новое имя, которое он ей подобрал, и она вспомнила, как в безопасности гостиничного номера, окна которого выходили на прелестное озеро, она плакала по нему.

В той же ячейке хранилась сберегательная книжка, выданная банком Женевы на её новое имя, — вклад составлял двадцать тысяч американских долларов. А ещё ключ, адрес и купчая на небольшое шале у озера, полностью меблированное. Дама, присматривавшая за домом, знала лишь её новое имя и то, что она — вдова и была за границей: купчую оформили на новое имя Рико, хотя дом приобрели четыре года назад, за несколько дней до её свадьбы.

«Ах, хозяйка, как я рада, что вы наконец-то вернулись домой! Путешествовать по чужим краям, должно быть, утомительно, — приветствовала её приятная, хотя и простая старушка. — О, последний год или около того ваш дом снимал один очаровательный, спокойный англичанин. Он исправно платил каждый месяц, вот счета. Сказал, что, может быть, приедет в этом году, а может, и нет. Ваш агент — на авеню Ферме…»

Потом, бродя по шале — широкое и чистое озеро в окружении гор, дом, чистый, как эти горы, картины на стенах, цветы в вазах, три спальни, гостиная, веранды, крохотные, но для неё в самый раз, ухоженный сад, — она зашла в главную спальню. Среди калейдоскопа небольших картин различных форм и размеров на одной из стен Рико увидела то, что вначале приняла за часть старого письма в рамочке под стеклом, на желтеющей уже бумаге. Она узнала его почерк. Написано было по-английски. «Столько счастливых часов в твоих объятиях, Ри-тян, столько счастливых дней, проведенных вместе с тобой. Как мне выразить свою любовь к тебе? Забудь меня, я же тебя никогда не забуду. Как я молю Бога даровать тебе десять тысяч дней за каждый день моей жизни, дорогая, дорогая, дорогая…»