Джеймс Клавелл - Благородный Дом. Роман о Гонконге.

Нас так мало, а их так много. Но теперь наши щупальца протянулись во все уголки. В каждой стране у нас целые армии помощников: осторожно вербуемые информаторы, глупцы, паразиты, предатели, сознательно вводящие себя в заблуждение извращенцы и те, кто верует в туманные, неверно понятые идеалы. Они пожирают друг друга, как черви, — а они черви и есть, — подогреваемые собственными нуждами и страхами, и от них всех рано или поздно можно избавиться. И во главе каждой сети стоит один из нас, офицеров КГБ, который контролирует, направляет, убирает. И так сеть за сетью, вплоть до Президиума Верховного Совета, все они прочно вплетены в тело матери России, чтобы противостоять любой разрушительной силе. Современная Россия — это мы, — с гордостью думал он. — Мы — передовой отряд Ленина. Без нас, без наших методов и налаженного применения террора не было бы ни советской России, ни советской империи, ни той движущей силы, которая делает всемогущими партийных правителей, и ни одного коммунистического государства на земле. Да, мы — лучшие из лучших».

Он расплылся в ещё более широкой улыбке.

Такси кружило по жилому району, где тянулись один за другим большие многоквартирные дома без садиков, стоявшие на небольших, отвоеванных у склона холма участках земли. Все окна в машине были открыты, но все равно Суслев изнывал от жары и духоты. Он вытер скатившуюся по щеке струйку, все тело было липким от пота.

«Под душ бы сейчас, — мечтал он, отдаваясь своим мыслям. — Под грузинскую водичку, прохладную, пресную, а не эту соленую мерзость, что течет по трубам в Гонконге. На dachu бы под Тифлисом, вот было бы здорово! Да, снова оказаться на dache с отцом и матерью, поплавать в речке, что протекает через наш участок, и чтобы в воде остужалось великолепное грузинское вино, а рядом виднелись горы. Если рай существует — он там. Горы, пастбища, виноградники, уборка урожая и такой чистый воздух».

Он фыркнул, вспомнив легенду о своем прошлом, рассказанную Травкину.

«Паразит этакий! Ещё один глупец, ещё один инструмент, который нужно использовать и выбросить, когда придет в негодность».

Его отец был коммунистом с самых первых дней, сначала служил в ЧК, потом, со времени его основания в 1917 году, в КГБ. Теперь ему далеко за семьдесят, и он, такой же высокий, с прямой спиной, живет, как князь в старые времена, на заслуженной пенсии в окружении слуг, лошадей и телохранителей. Суслев был уверен, что со временем эта же dacha, эта же земля и эти же почести перейдут по наследству ему. Потом их унаследует его сын, пока ещё зеленый юнец, если служба в КГБ у него пойдет так же превосходно. Сам же он своей работой это заслужил, послужной список у него очень впечатляющий, а ведь ему всего пятьдесят два.

«Да, — уверенно говорил он себе, — через тринадцать лет мне на пенсию. Ещё тринадцать великих лет мне вести это наступление, никогда не ослабляя усилий, что бы ни предпринимал противник.

А кто же противник, настоящий противник?

Все, кто нам не повинуются, все, кто отказываются признавать наше превосходство — превосходство нас, русских, в первую очередь». И он громко расхохотался.

Водитель, усталый мрачноватый китаец, бросил на него быстрый взгляд в зеркало заднего вида и снова стал смотреть на дорогу, надеясь, что пассажир достаточно пьян, чтобы не разобрать сумму на счетчике и отстегнуть солидные чаевые. Он остановил машину по названному ему адресу — Роуз-Корт на Коутуолл-роуд.

Это был современный четырнадцатиэтажный жилой дом. На три этажа вниз уходил подземный гараж, здание окружала небольшая бетонная дорожка, а ниже, за невысоким бетонным ограждением, тянулась Синклер-роуд с Синклер-тауэрс и другими многоквартирными домами, гнездившимися на склоне холма, — районом элитного жилья. Вид отсюда открывался великолепный, и квартиры располагались ниже облаков, которые нередко окутывали верхние отроги Пика, так что стены не отсыревали, на белье не появлялась плесень, и все не казалось постоянно влажным.

На счетчике было восемь долларов семьдесят центов. Суслев долго пялился на пачку банкнот, вручил водителю сотню вместо десяти и с трудом выбрался из машины. Какая-то китаянка нетерпеливо обмахивалась веером. Нетвердой походкой он направился к переговорному устройству. Женщина попросила водителя подождать своего мужа и с отвращением посмотрела вслед Суслеву.

Ноги не слушались русского. Найдя нужную кнопку — «Эрнест Клинкер, эсквайр. Управляющий», — он нажал её.