Юрий Морозов - Если бы я не был русским

— А что вы чувствуете конкретно сейчас?

— Сейчас? Во-первых, это огромная симпатия, а потом ощущение благодарности от того, что вы разговариваете, а не отталкиваете меня.

— А ещё?

— Ещё мне хотелось бы прикоснуться к тебе, то есть к вам.

— Рука тебя устроит, Ивэн? — Да.

— Ну так вот она, трогай её.

Он приблизился к ней вплотную, взял её за руку и поднял глаза. В её ответном взгляде ему почудился затаённый смех.

— Ну и что ты чувствуешь? Впрочем, я знаю это наперёд. Ты попросишь дотронуться ещё до чего-нибудь…

— Нет, мне пока вполне достаточно и руки, — ответил Ивэн и, подняв её руку к своему лицу, провёл тыльной её стороной по своей не слишком гладко бритой щеке. Голос внутри него молчал, но Ивэн и без него сам знал уже много. Внезапно он встал и пошёл к воде. Потом по колено в ней обернулся.

— А завтра ты придёшь сюда?

— Возможно, — ответила она.

— Чёрт побери! Я готов подстричься наголо и вдобавок побрить череп, но это была она! Самое смешное, что 13 лет назад внешне она выглядела точно такой же, как сегодня, будто время её не изменило ни на волос. Только глаза у неё какие-то сумасшедшие и одета, как в утро стрелецкой казни. Что-то необъяснимое происходит с этим районом вселенной, — рассказывал Ивэн вечером о встрече в магазине.

— А может, наряду с точками возврата есть такие, в которых возврат невозможен?

— Илона, прошу тебя, не мудрствуй именно сейчас. Я и так сойду с ума с этими снетками. По крайней мере, ты мне веришь, что я здесь родился, жил и был знаком с этими людьми?

— А это так важно для тебя?

— Может быть, и нет, но наша всеобщая безродность и моя, в частности, с некоторых пор меня угнетают. Возможно, что-то есть в том, что мы бегаем по миру, как беспаспортные дворняжки: я, забывший дом, где родился и вырос, анонимная сестра, с которой я могу обнюхаться в подворотне, не ведая, что это моя кровная родственница. Утратив малейшие признаки своего прошлого, я как будто лишился одного кубика своей и без того шаткой конструкции.

— А какой конструкции? Той, что коллекционирует каждое своё отражение в воде и звёздах, в словах и газетах. Да и чёрт с ним, с этим прошлым. Монахи и святые подвижники вовсе от него отрекались, даже имена меняли на другие. И это очень символично — разрыв с прошлым — развод со своим эго. С тех пор как я встретилась с тобой, моё прошлое перестало что-либо значить для меня. Я стала другой, сменила фамилию, жизнь и даже свой эгоизм. Мне наплевать на прошлое. Я хочу из него вырваться и улететь. Я чувствую, как оно подбирается к нашей любви. Ты так цепляешься за него, что встретишь его непременно, только мне кажется, встреча будет не слишком приятной. Никогда не виданная тобой сестра, возможно, самая крутая точка возврата.

— Может быть, хотя история с сестрой мне теперь кажется приснившейся, как и всё прочее на этих скалах. Но мне жаль расставаться с пережитым, пусть оно мне всего лишь приснилось. Жаль снов о детстве, юности, и сонных иллюзий, и надежд той поры. Когда я думаю о них, я становлюсь сентиментальным, как полковник МГБ в отставке.

— Да, я понимаю, что тебе хочется куда-то вернуться, но куда? В ту пору, когда ты сосал грудь женщины или во внутриутробное состояние? А может быть, тебя обуревает тоска по гибкости сперматозоида, подобно герою военно-патриотической игры «Зарница», глухими ущельями пробирающегося к заветному тайнику?

Может быть, это к лучшему, что прошлое тебя не признаёт и даёт знак из сперматозоидных ущелий скорее плыть в будущее.

— Возможно, если б только знать точно, что поток, в который сиганёшь, не понесёт тебя по кругу вдоль одних и тех же берегов. Будущее — это ведь хитро перекрашенное прошлое.

На другой день Ивэн с утра лежал на пляже возле палатки, неотрывно наблюдая снизу за верхней тропинкой. Илона много купалась, потом с книгой в руках, кажется, задремала на надувном матрасе в тени возле скал. Понаблюдав ещё немного за «верхом», от нечего делать он решил сплавать до поворота на «пляж Вероники», как про себя окрестил он вторую бухту за белой скалой. Доплыв до скалы и обогнув её, он с удивлением увидел, что она уже лежит на песке, на том же месте, что и вчера. Видно, прошла к бухте другой дорогой. Доплыв до берега и осторожно ступая по горячей гальке, он подошёл к Веронике и обнаружил, что она спит. Снятый верх купальника узкой тёмной полоской лежал рядом, а груди она прикрыла руками. Но одна рука соскользнула с груди на живот. Борясь с искушением дотронуться до тёмного бугорка на самом кончике изящной возвышенности, он отвёл от него глаза, но они не отводились. Он пытался отвернуть голову, повернуть туловище, но, осознав, что борьба бесполезна, как алкоголик за стаканом, потянулся дрожащей десницей к её телу. Не дыша, едва-едва касаясь воздухом пальцев, он подкрался к заветному месту и ощутил то еле заметное истечение электрического тока или струи эфира, так знакомое ему по прикосновениям к Илоне. И как Илона, Вероника содрогнулась, будто от удара током, и открыла глаза. Некоторое время они как бы вполне спокойно изучали его лицо, шею, грудь, и вдруг, неуловимо быстро и легко, она вскочила на ноги и оказалась стоящей над ним, коленопреклонённым над человекоподобной вмятиной в песке. Она хотела было подхватить с земли полоску купальника, но он перехватил её руки.