Юрий Поляков - Желание быть русским

© Поляков Ю.М., 2018

© Книжный мир, 2018

В последнее время я все чаще ловлю себя на желании быть русским. Видимо, это возрастное, почему-то свою племенную принадлежность мы острее чувствуем на закате жизни. Но возможно и другое объяснение: этнос – живой организм, у него тоже есть возрастные фазы, недуги, приливы сил и приступы бледной немочи, есть некие защитные механизмы. Человек связан со своим народом не только через язык, обряды, обычаи, «вмещающий ландшафт», историю, культуру… Мне кажется, есть еще тайные, не изученные пока биоэнергетические узы, соединяющие людей одного рода-племени. Иной специалист назовет это примордиальной чепухой. Вольно ж ему: генетику тоже считали одно время «продажной девкой империализма», а теперь можно сдать защечный соскоб на ДНК-анализ и выяснить пути-перепутья своего рода, начиная чуть ли не с ледникового периода. На эту тему мы еще поговорим.

Впрочем, поэты всегда чувствовали такие «тонкие, властительные связи». Помните, у Андрея Вознесенского:

Как и большинство «шестидесятников», автор «Треугольной груши» был озабочен тем, чтобы его личной, частной боли сочувствовали весь народ, вся большая страна. И я его понимаю. Но достаточно поставить знак препинания в другом месте («Мне больно – когда тебе больно, Россия») – и речь уже о том, что «капиллярный сосудик» тоже чувствует боль, недуг, немощь всего организма. Возможно, мое личное обостренное желание быть русским отражает «нестроение во всем народном теле», как говаривали в XIX веке.

Речь не о зове крови, хотя она тоже, как известно, не водица. В нашем многоплеменном Отечестве русский – тот, кто считает себя русским, не россиянином, а именно русским. Точнее, сначала русским, а потом россиянином. Рубашку на пальто не надевают. Ведь есть же граждане, которые ощущают себя сначала калмыками, вепсами, украинцами, немцами, евреями, грузинами, якутами, а потом уже россиянами или, в крайнем случае, гражданами РФ, что не одно и то же, о чем мы еще поговорим. Этническая самоидентификация – категория тонкая: нажал и сломал. Она, подобно любви, не терпит принуждения и навязчивости. Русским, как и нерусским, никого нельзя назначить или обязать быть. Можно пытаться. А толку? В основе этнического самоопределения лежит желание человека принадлежать к данному народу, в нашем случае «желание быть русским». Чем объясняется такое предпочтение – генетикой, культурой, языком, комплексом причин – пусть разбираются специалисты. Нам важно другое: с нежелания или боязни людей принадлежать к тому или иному этносу начинается исчезновение народа. В нашем случае – русского. Именно на этом построена сегодня киевская политика украинизации. Но мы говорим о России.

«А кто, собственно, вам мешает быть русским?» – строго спросит читатель, чуждый племенной романтики. Верно: по умолчанию слыть и быть русским мне никто не мешает. А во всеуслышание? Пожалуй, тоже не препятствуют, но и не поощряют. Помогает ли мне кто-нибудь быть русским? Вот уж точно – не помогает. А разве должны? По-моему, даже обязаны: чем меньше в стране будет граждан, ощущающих себя русскими, тем больше вероятность того, что Российская Федерация разделит судьбу Советского Союза. И об этом мы еще поговорим. Если бы в советских прибалтийских республиках было столько русских народных хоров, сколько было эстонских, литовских и латышских, судьба этого региона могла сложиться иначе – и наши соплеменники не оказались бы там теперь на положении «унтерменшей». А во поле под березонькой там не стояла бы натовская техника.

Тема, за которую я взялся, щекотливая и, поверьте, рассуждая о «национальной гордости великороссов», я не хочу огорчить ни один из сущих в Отечестве «языков». Но если проблема существует, о ней надо говорить, «разминать», иначе она сомнет нас, что уже и случалось в нашей истории, густо замешанной на межплеменных коллизиях.

Всякий раз, когда телеведущий Владимир Соловьев в эфире с гордостью напоминает миллионам зрителей про то, что он еврей, мне так и хочется вставить для полноты картины: «А я вот, знаете ли, русский!» Но даже стоя рядом с ним в студии, я этого не делаю. Боюсь? А чего мне бояться в 63 года? Смерти? Но она все равно придет по расписанию, которого мы просто не знаем. Лучше буду бояться поздней роковой любви. Один раз выручил Жириновский. Когда на меня за какое-то «неформатное» высказывание нажали почти все участники телешоу, Вольфыч остудил их пыл: «Вы его, Полякова, не очень-то! Он тут у нас в студии один русский… писатель». Как говорили во времена моей молодости, в каждой шутке есть доля шутки. Мы, русские, государствообразующий, но явно не эфирообразующий народ в Отечестве. Почему? Так сложилось. Или так сложили?