Леонид Сергеев - Летние сумерки

Зоосад деда был первым зверинцем, который я увидел. Он совершил переворот в моих взглядах на связь между всем живым на земле. С того момента я полюбил даже крыс, лягушек и змей, к которым раньше относился с неприязнью. Я притаскивал домой выпавших из гнезда птенцов, бездомных собак и кошек, собирал на дорогах жуков и червей и относил их в сторону, чтобы не раздавили.

…Много позже, когда мы из нашего городка переехали в Казань, я побывал в настоящем зоопарке. Помню, был летний знойный день, и звери в клетках изнывали от жары, тяжело дышали и жались к теневым прохладным углам. Особенно доставалось белому медведю: он стоял в тесной клетке и из стороны в сторону качал головой. Взгляд у него был мутный, отсутствующий. Какой-то мальчишка бросил в его клетку кусок мороженого. Медведь нагнулся, лизнул расплывающееся пятно, на минуту перестал раскачиваться и в его глазах появились какие-то искорки, но они быстро потухли, и белая голова снова закачалась, точно большой маятник… И мне сразу вспомнился сад деда: березы, заросший пруд и гуляющие среди трав животные.

— Судьба красавицы незавидна, природа просто так ничего не дает, — говорила Ане соседка. — Красавица чуть ли не с детства знает, что отличается от подруг и слишком много вертится перед зеркалом. Ну, а потом парни балуют ее вниманием. Устоять от соблазнов трудно, вот и получается, что жизнь красавицы — сплошные увлечения, и семья не складывается. Бог наградил ее внешностью, но заставил потратить всю жизнь на увлечения, нагуляться всласть и остаться ни с чем… А парни глупые. Сколько хороших девушек, а они бегают за этими пустышками. Гоняются за красотой, а красивая жена — всегда чужая. Эта твоя манекенка Рита — распутница и барахольщица, вот кто. Ей все равно кого обнимать, были б у мужчины деньги. Она еще в школе была ветреная, ее и звали «капризная очаровашка»… Но, скажу тебе, семейная жизнь у обыкновенных девушек более удачлива. У девушек обычной, не броской внешности, но добрых, порядочных… У тебя все будет хорошо, вот увидишь. Ты девушка приличная, работящая, не то, что твоя беспутная Рита…

— Не знаю, — пожимала плечами Аня, а про себя думала: «Все равно лучше быть красивой, чем такой, как я — ни то ни се. Кому нужна моя порядочность? Парни прежде всего смотрят на внешность, а уж потом в душу… Да и можно быть и красивой, и порядочной. Ерунда все это!».

Глядя на Риту, Аня открыто завидовала подруге; завидовала ее прямо-таки точеной фигуре и желто-белым волосам, и овалу лица, и тонкому носу с резкими, подрагивающими крыльями, и миндалевидным глазам; завидовала модным одеждам Риты и ее умению их носить — бедра вперед, как и подобает манекенщице. Завидовала тому, как Рита со всеми держится, свободно, легко, уверенно, точно давно имеет пропуск в счастливое будущее.

Рита действительно была необыкновенной девушкой, в том смысле, что жила среди бесполезной красоты, рассчитанной только на внешний эффект, без высокой морали, с одной потребительской психологией — что можно взять от мужчины? Она как бы торговала собой и с откровенным цинизмом заявляла Ане:

— Мне легче переспать с мужчиной, чем его поцеловать. Чтоб целовать, надо любить.

Ее заветной целью было выйти замуж за иностранца, «желательно за миллионера-штатника», вот только английский язык никак не могла осилить, хотя и принималась за него не раз.

Комната Риты представляла собой музей косметики на фоне фотографий суперменов, все ее разговоры сводились к одежде, вещам, «перспективным» молодым людям, мужчинам «с положением», анекдотам с сексуальным уклоном. Она носила слишком короткие юбки и полупрозрачные кофты — только и думала, как бы поменьше на себя надеть, при каждом удобном случае оголялась и вообще надевала одежду только для приличия, а так с удовольствием ходила бы по улицам голой. И с не меньшим удовольствием жила бы в стеклянном доме, вся на виду.

— Мне есть, что показать, — говорила.

Эта грешница носила крестик — ради моды, хотя и понятия не имела о религии, закончила среднюю школу, но за все время учебы прочитала не больше трех книг, и те про эротику. Она неестественно сидела, показывая себя — принимала «благородные позы», чтобы привлечь внимание, не говорила, а произносила слова, и со стороны производила впечатление живой куклы, искусственно красивой до неприличия, подавляющей своей красотой, но кто бы на нее ни смотрел, непременно вздыхал:

— Красотка!