Леонид Сергеев - Летние сумерки

Алексей назвался и, обменявшись рукопожатием, спросил:

— Как вам удается совмещать такие разные области?

— Удается.

— И вы уже доктор? Но мы, видимо, ровесники. Вам чуть больше сорока?

— Сорок три. А защитился я семь лет назад, — с какой-то мальчишеской гордостью сказал Евгений. — Но, признаюсь, охладел к науке. В принципе, все, что мог, я уже сделал. Да и у нас в науке творится черт-те что. Крупные должности занимают функционеры, а не ученые. Потому мы и отстали от Запада. Последние годы я полностью посвятил литературе, а из НИИ собираюсь уходить.

— А что вы пишете? — поинтересовался Алексей.

— Повести, романы. Видите ли, точные науки приучили меня к усидчивости, самодисциплине. Я могу подолгу жить в одном ритме, в мире своих героев. И по складу характера мне ближе большие полотна, глубокие жизненные пласты. Я люблю Достоевского, Фолкнера… И пишу философские вещи. У меня вышло три повести и два романа, — помолчав, Евгений добавил: — Думаю, я уже занял в литературе прочное место, — добавил со всей серьезностью, без всякой самоиронии.

— Простите мое невежество, но я не читал.

— Ничего страшного. В музыке я тоже многого не знаю.

— Дайте почитать.

— Хорошо. Было бы интересно узнать ваше мнение. С точки зрения музыканта. Конечно, понимаете, есть разница между замыслом и его осуществлением, но я считаю, если в произведении есть хотя бы половина из того, что хочешь сказать, — это уже неплохо… А вы, простите, выступаете с классическим репертуаром или играете современные вещи?

— Вообще я исполняю классику, а здесь буду аккомпанировать Лихачевой. У нее в каждом городе туча поклонников. Названивают с утра до вечера, букетами разбивают окна…

— Я видел ее по телевизору. Она нравится публике, но, по-моему, держится несколько манерно. Извините, конечно. Не знаю, может быть, у артистов это называется раскованностью, но со стороны это производит неприятное впечатление. Я не прав?

— Согласен с вами. Ей действительно не хватает внутренней культуры, но она еще молода. Со временем приобретет должные манеры. Ну а к вокалу у нее настоящий природный дар. Вы обратили внимание, какой голос?

— Да, голос сильный, и чувствуется, она музыкальна. Бесспорно, она выделяется на фоне всех наших микрофонных певиц.

— У нее голос с богатым диапазоном. Как у Имы Сумак. И она трудолюбивая. Вот увидите, через два-три года станет знаменитой.

— Возможно. Я в этом не очень разбираюсь, но с удовольствием сходил бы послушать ее.

— Проще простого. Вот, — Алексей достал из кармана пиджака пропуск. — Концерт будет завтра во Дворце культуры.

— Спасибо! Обязательно приду, а то здесь совсем одичал.

— Вы здесь в командировке?

— На семинаре. С докладом. Уже четвертый день торчу в этом скучном, каком-то обмороженном городе. И удобства в гостинице плохие, и кормят неважно. На этаже окурки, бутылки, прямо болото невежества… Я, знаете ли, столичный житель и привык к удобствам. Подобная полупоходная жизнь не для меня… Вот я был в Болгарии. Небольшая страна, европейский огород, а там настоящий сервис…

— У нас всюду обслуга не на высоте, — сказал Алексей. — Но, главное, исчезли понятия, издревле отличающие Россию — милосердие, сострадание, гуманизм. Их заменили хамство и грубость.

— Ну, это сплошь и рядом, — Евгений откинул голову. — Все оттого что уничтожена интеллигенция. Сейчас каждому здравомыслящему человеку ясно — трагедия России не в том, что не удалось построить светлое будущее, а в том, что не осталось личностей. Подпорчен генетический код нации. Происходит вырождение народа… На семинаре сплошь посредственности, угрюмые серые типы. А по вечерам просто не знаю, куда себя деть. Хорошо, что вас встретил. А вы здесь надолго?

— У нас всего один концерт. Так что свободного времени — хоть отбавляй. Сейчас схожу на площадку, порепетирую, опробую инструмент, и все.

Евгений кивнул на застекленную дверь в глубине холла.

— Я обедаю в ресторане. Если вы не против…

— Конечно. Вы в каком номере? Я в тридцатом.

За обедом Евгений сказал:

— Моя жена прямо помешана на музыкантах. Я понимаю ее. Ведь вы воссоздаете дух другого человека, человека других взглядов, даже другой эпохи. Своим талантом вы, один на сцене, заставляете тысячу людей в зале переживать и размышлять. Это потрясающе!

— Это доступно только большим пианистам. Хотя иногда я думаю, что эмоциональность ценнее класса. Иными словами, виртуоз с филигранной техникой проигрывает рядом со средним пианистом, но исполняющим сердцем. Искренность и правдивость важнее всего.