Леонид Сергеев - Летние сумерки

Ира с Милой были самыми юными в этом сообществе — они недавно перестали играть в куклы и, как бы подчеркивая внезапное взросление, придумали себе более звучные имена: Рафаэлла и Габриэлла.

Так и представились мне, и хитро заулыбались, довольные, что озадачили взрослого мужчину.

— Вы, барышни, вероятно испанки? — подыграл я маленьким кокеткам. — Я тоже, в некотором роде, испанец. Дядя Леонардо. Попросту, дядя Леша из Москвы. Но ведь отсюда Москва почти что Испания, верно?

— И нет! — возразила Мила-Габриэлла. — Москва не так далеко. Я знаю, у меня там живут тетя и дед с бабушкой.

Ира-Рафаэлла ничего не сказала, только гордо вздернула голову, давая понять, что их приволжский городок ничем не хуже Москвы и даже Испании.

Ира была маленькая, зеленоглазая, и, несмотря на подростковый возраст, выглядела изящной, как статуэтка. Позднее я заметил — она обладала живым воображением и легким, непосредственным характером, но это скрывалось за необычным видом: ее облик, с высоко поднятой головой и балетной осанкой, выражал достоинство и независимость. Казалось, вокруг нее — прозрачная защитная скорлупа, которая оберегает хрупкий внутренний мир. Собственно, так и было, даже взрослые не догадывались о ее уязвимости под маской уверенной натуры, а что говорить о ребятах! Из-за этого независимого вида и редкой по красоте походки, девчонки считали ее «воображалой», а мальчишки звали Недотрогой. Когда-то один из них схватил ее за руку и, дернув, спросил: «Почему не играешь с нами?». Ира не терпела грубостей и выхватила руку: «Не трогай меня!». Страх перед грубостью у нее появился еще до того, как их бросил отец, когда он приходил домой выпивши и с бранью набрасывался на ее мать. Во время этих сцен доставалось и Ире, и ее младшему брату — дошкольнику: отец хватал их за руки, переворачивал и давал подзатыльники; по каждому пустяку — пьяного его раздражало все.

После случая с мальчишкой, к Ире так и прилипло прозвище Недотрога! Недотрога! — неслось ей вслед, когда она шла с собакой по набережной, улыбаясь и пританцовывая, и не глядя по сторонам. Кстати, и ее пес имел горделивую осанку, не всем позволял себя гладить и вообще не переносил фамильярности.

Мила была высокая, угловатая, с резкими движениями, не по годам рассудительная и практичная, гордившаяся семейным благополучием и многоступенчатой родословной, корни которой тянулись в Москву. Гордость и щепетильность Милы нередко приводили к ссорам с подругами и тогда она становилась жестока и беспощадна к обидчицам. Это я замечал не раз, поскольку пробыл в командировке несколько месяцев и мы часто прогуливались по набережной, которая являлась излюбленным местом не только собачников, но и многих костромичан. Мила вообще недолюбливала девчонок и постоянно тянулась к мальчишкам — с готовностью поддерживала любое их начинание, будь то рыбалка на Волге, вылазка в лес, дворовая игра или какая-нибудь проделка. Только для Иры Мила делала исключение — кроме привязанности к животным их сдружила любовь к театру — обе занимались хореографией в студии и пламенно мечтали стать танцовщицами.

Студия находилась в клубе картонной фабрики; иногда девчушки приглашали меня в клуб и вот что я заметил, насколько хватало моей зрительной эмоциональной подготовки. Мила считалась трудолюбивой танцовщицей, она хорошо запоминала рисунок танца, но когда танцевала, в ее старательности и серьезности виднелось напряжение, ее движения были скованными, расчетливыми, чувствовалось, что они даются исполнительнице ценой больших усилий. Она все выполняла правильно, как механическая кукла, а как известно, без погрешностей и неожиданностей нет жизненности, уж не говоря о волшебстве. Ира существенно отличалась от подруги — она танцевала легко, с радостной приподнятостью, постоянно импровизируя; жадная до новшеств, открытий, неиссякаемая на выдумки, она каждый раз давала танцу новую окраску, и, танцуя, вся светилась — ее глаза прямо-таки лучились, а улыбка не сходила с лица — в ней подкупали естественность и подлинность. Там же, в клубе я предсказал ей огромный успех в будущем.

Музыка и танцы были призванием Иры. Целыми днями она напевала, ее воображение постоянно рождало музыкальные образы и отдельные сцены, и эти видения она выражала в движениях: крутилась на одном месте, раскинув руки в стороны, делала пробежки с прыжками. Она пела и танцевала, когда шла в школу и в магазин, куда посылала мать, и когда прибирала в комнатах, и выгуливала собаку; даже делая уроки, непрестанно отвлекалась и нетерпеливо болтала в воздухе ногами, при этом мелодии и движения точно передавали ее настроения; если грустила — пела тихо и протяжно, руками поводила замедленно, ходила, вальсируя, а если радовалась — голос становился звонким, праздничным, движенья рук — энергичными, походка — приплясывающей.