Леонид Сергеев - Летние сумерки

Каким образом поводок оказался отстегнутым, так и осталось загадкой. Быть может, какая-нибудь сердобольная душа отпустила его «искать хозяина»? Или какой-нибудь дуралей?! Скорее всего Челкаш это сделал сам — дотянулся зубами — почувствовал, что мне угрожают, и бросился на выручку, да попал в переделку.

Мы выходили из Кричева вконец измученные, я еле волочил ноги, Челкаш — лапы. Со стороны мы выглядели бродягами, которых никто не захотел приютить.

Через полчаса мы отошли от города и стали голосовать. Машин не было. Проехал только междугородный автобус с яркими фарами, но шофер даже не заметил нас или сделал вид, что не заметил.

Я посмотрел на Челкаша. Он сидел с закрытыми глазами и, высунув язык, никак не мог отдышаться. «Надо перекусить и передохнуть», — подумал я и посмотрел в сторону, где прямая лента дороги уходила в лес.

Достигнув первых деревьев, мы устроились под кустами, недалеко от обочины. Вокруг нас были лишь деревья и небо; с шоссе тянул теплый ночной ветер.

Мы съели банку тушенки с пирожками, выпили бутылку воды, забрались в спальник и тут же отключились. Сквозь сон раза два я слышал шум моторов, шуршанье шин, но не было сил подняться.

Меня разбудила трескотня кузнечиков — они прыгали прямо перед лицом; Челкаш еще похрапывал, на его ухе виднелось запекшееся пятнышко крови. Было очень рано, солнце освещало только верхушки деревьев, а внизу еще блестела мокрая трава и пахло сыростью.

Не успели мы подняться, как со стороны города послышалось урчание машины. Я быстро убрал спальник в рюкзак и мы с Челкашом вышли на шоссе.

К нам приближалась «Колхида». Шофер заметил нас еще издали и заранее сбавил скорость, как бы приглашая в кабину; подъехав, сразу открыл дверь и махнул рукой.

Дальнобойщик оказался мрачноватым мужчиной, с большими руками и складками на лице. Меня ни о чем не спросил — видимо, имел наметанный взгляд на всяких голосующих. Когда мы с Челкашом уселись, я поинтересовался его маршрутом. Он хрипло ответил, что ведет грузовик из Херсона в Подмосковье.

— Довезете до Малоярославца? Там электричка.

— Отчего же не довезти? Место-то пустует.

— А почему ездите в одиночку?

— Напарник приболел.

— Трудновато без него?

— Не трудновато, просто все не то, — он включил радиоприемник и поймал музыку.

Грузовик шел на пределе — стрелка спидометра прыгала около цифры «девяносто». Как-то незаметно мы въехали в Смоленскую область, проскочили несколько поселков, городки Юхнов и Медынь и уже в десять часов утра были в Малоярославце.

Мы устроились в пустом тамбуре электрички — я сел на рюкзак, Челкаш примостился у моих ног. За прошедшие сутки мы оба жутко устали и, как только состав тронулся, сразу уснули.

Во сне я видел асфальтированные дороги, которые неизвестно где начинались и кончались, видел наполненные солнцем провинциальные городки, вспоминал случайные встречи с людьми. Во сне же думал: «Из таких городков, собственно, и состоит страна. Их и на карте с трудом отыщешь, а между тем в них своя, особая жизнь, и люди в большинстве добросердечные, готовые прийти на помощь, не то, что в больших городах, где суета и спешка, и люди часто не замечают нуждающихся в помощи». Мне пришло в голову и что-то умное — вроде того, что, в сущности, каждая судьба — тоже своего рода путешествие. Путешествие с постоянными открытиями, с целью познать людей и самого себя.

Я проснулся перед Москвой и сразу поразился — тамбур был плотно забит пассажирами, они сочувственно посматривали на нас и разговаривали шепотом, оберегая наш сон.

Мы познакомились лет пятнадцать назад, во время моей командировки в Кострому; познакомились на набережной, где они выгуливали собак. На той набережной по вечерам собиралось немало костромичан-собачников. Это был определенный клан любителей животных, объединяющий людей разных возрастов и профессий; они ходили друг к другу в гости, сообща отмечали праздники, вязали собак, тщательно подбирая пары и потом сообща пристраивали щенков в надежные руки, делились лекарствами, когда заболевал кто-либо из их питомцев и, не поморщившись, брали опеку над собакой, если ее хозяин отлучался; даже издавали собственную газету — по воскресеньям вывешивали на столбе лист бумаги с фотографиями и адресами потерянных и бездомных животных, там же были забавные случаи из жизни четвероногих. Газета называлась предельно просто — «Тузик».