Леонид Сергеев - Летние сумерки

А на шоссе ничего не творилось — оно было пустынным, только мы с Челкашом маячили одиноко. Состояние у нас было — хуже нельзя придумать. От перегрева, паров бензина и голода казалось — кто-то взял за горло и душит; перед глазами все плыло, во рту стоял горький привкус. Я сидел на рюкзаке, держал за поводок измученного Челкаша и смотрел на дорогу. И вдруг из боковой улочки выскакивает роскошный новенький фургон, за рулем которого восседает… женщина. Румяная женщина в цветастом платье. Я думал, мне померещилось, даже протер глаза. Это выглядело сказкой. «Женщина нас обязательно возьмет», — подумал я и попал в точку.

— Это куда же вы на ночь глядя? — певуче спросила женщина и, когда я все выпалил залпом, проговорила: — Я только до райцентра. Если устроит, пожалуйста, полезайте в фургон. Там ящики, но поместитесь. В кабину сейчас сядет экспедитор. Вон в тот дом надо заехать, — она кивнула вперед, где на развилке дорог виднелось какое-то строение.

В фургоне было темно, но между пахучих ящиков из-под помидоров лежал целый ворох соломы, на котором мы с Челкашом и устроились. Машина шла легко и ровно; то ли дорожное покрытие было отличным, то ли женщина ехала аккуратно, словно везла драгоценный груз, — я так и не понял.

Через час в дверную щель я увидел мелькнувшую заправочную колонку, дорожные знаки, одноэтажные каменные дома. Машина въехала в райцентр Славгород и остановилась около клуба, к стенам которого жались девушки.

Только мы с Челкашом выпрыгнули из фургона, как на нас свалилась новая удача: от клуба в Кричев, городок за пятьдесят километров в сторону Москвы, отправлялся еще один фургон. Его шофер вышел из клуба и крикнул:

— Кто в Кричев, забирайся!

Несколько разношерстных попутчиков подошли к машине, и мы с Челкашом тоже. Кричев являлся железнодорожным узлом, и я подумал, что там должны проходить составы на Москву.

Так, не разглядев толком один городок, мы вскоре очутились в другом. В отличие от предыдущего фургона, где было окно и в двери зияла огромная щель, в этом мы ехали как сельди в консервной банке: в полной темноте и чуть ли не друг на друге — фургон наполовину был забит какими-то коробками. Но попутчики были людьми, привыкшими к подобным неудобствам, — всю дорогу горланили песни. Вообще в провинции пятьдесят километров — чепуховое расстояние — как для нас, горожан, пять остановок на троллейбусе.

Расплатившись с шофером, мы направились к вокзалу.

Уже темнело, и на улицах почти не было прохожих. Миновав площадь с клумбой, кинотеатр, стекольный завод, маленький ресторанчик, из которого доносилась популярная мелодия, мы перешли мост через речку Сож и очутились около станции. Я привязал Челкаша к рюкзаку, сам пошел в кассу.

Поезд на Москву шел всего один раз в сутки, в семь часов утра, и тянулся невероятно медленно: прибывал только к вечеру.

— Что вы хотите, почтовый! — сказала кассирша. — Останавливается около каждого столба.

«За это время мы как-нибудь доберемся на попутных машинах», — подумал я и через платформу вышел в город, где еще раньше приметил киоски.

Я купил сигарет и пирожков с мясом — нам с Челкашом на ужин, но когда повернул назад — ко мне пристали два подвыпивших парня. Ни с того ни с сего, им просто «не понравилась моя морда», как процедил один. Дело чуть не закончилось дракой, но парней увели их девицы.

Озлобленный, я подошел к вокзалу и с ужасом увидел, что около рюкзака лежит пустой поводок. Подскочив, я стал озираться и кричать не своим голосом:

— Челкаш! Челкаш! Ко мне!

Но мой друг не появлялся.

Я обежал привокзальный сквер, снова сгонял к киоскам — подумал, что Челкаш, перекусив поводок, побежал меня искать, но потом вдруг вспомнил — ремень был просто отстегнут. «Кто-то увел! — мелькнуло в голове. — Но почему без поводка? За ошейник его далеко не утянешь…». В полной растерянности я носился по темным привокзальным улицам и громко звал своего друга.

Внезапно где-то в стороне услышал душераздирающий лай и помчался туда сломя голову. «Только бы не попал под машину», — пронеслась страшная мысль, и вдруг я увидел его. Он стоял, прижавшись к забору, и отбивался от наседавшей своры собак. У меня отлегло от сердца.

— А ну, ребята, хватит! По домам! — рявкнул я, и псы разбежались.

Обняв дрожащего друга, я почувствовал на руке что-то липкое — из его уха сочилась кровь. Когда мы направились к вокзалу, я заметил, что он еще и припадает на переднюю лапу.

— Ничего, Челкашка, — сказал я. — Главное, мы нашлись.