Леонид Сергеев - Заколдованная

Но иногда у этих счастливцев возникали размолвки, они спорили о каких-то «непонятных чувствах» и «затянувшихся отношениях» (я напряженно вслушивался, но мало что понимал в их разговоре, только догадывался — у них что-то не ладится). А иногда они оцепенело молчали, взявшись за руки и улыбались каким-то тайным мыслям. Если тогда и смотрели в мою сторону, то все равно меня не видели. Они выходили вместе на остановке «Перекресток».

Я так привык к этим влюбленным, что, если долго их не видел, мне прямо чего-то не хватало. Однажды осенью, в дождливый день, девушка вошла в вагон расстроенная; проскользнула на переднюю площадку и прислонилась щекой к стеклу. Чехова так и не раскрыла, держала под мышкой. Около «Цепного моста», как обычно, подошла к двери и стала всматриваться в ожидающих на остановке. Вошло несколько пассажиров, но рыжего парня не было. После этого я долго ее не видел. И не видел парня-добряка. Каждый раз, катаясь в трамвае, надеялся их встретить, но они не появлялись.

В дальнейшем, как-то само собой, я все реже вспоминал эту парочку, но вдруг, однажды весной, когда по всему городу текли ослепительные ручьи и от сохнущего асфальта шел пар, «читательница» объявилась — вошла на «Дамбе» в трамвай с веткой вербы; улыбнулась мне как старому знакомому, взяла билет и прошла на переднюю площадку. У нее были счастливые глаза. Раскрыв Чехова, она принялась за чтение, но читала не так внимательно, как прежде: поминутно отрывалась от книги и улыбалась мне, как безмолвному соучастнику важного события. Приближался «Цепной мост», и я забеспокоился… А на остановке девушка выпрыгнула из вагона, обернулась, приветливо махнула мне рукой и исчезла в толпе.

Кстати, на той остановке никакого моста не было — так называлось место, где запланировали построить подвесной настил через топкую низину, но так и не построили и горожане пересекали трясину по камням, так что название воспринималось насмешкой. Особенно слово «цепной».

Одно время я ужасно хотел разбогатеть: и во сне, и наяву мне мерещились несметные сокровища. Не помню, с чего началось. Вроде бы я начитался книг о пиратах, но скорее — из-за постоянной нужды в нашей семье; так или иначе, но целыми днями я искал клады: лазил по подвалам и чердакам, раскапывал каждое возвышение, каждый подозрительный холм, копал с утра до вечера, точно обезумевший крот, и, естественно, попортил немало земельных гряд, садовых участков, клумб (после чего Кириллиха окрестила меня «бандитом»), но все мои поиски были тщетны. Казалось бы, это охладит любой пыл, но я настолько верил в конечную победу, что поражения только подстегивали меня. Кроме предполагаемых близлежащих кладов, я уже намечал прибрать к рукам и более отдаленные — рассматривал географические карты, намереваясь посетить некоторые острова.

Многие возмущались моей деятельностью (не говоря уж о Кириллихе — та даже писала в милицию), кое-кто ядовито смеялся, но это меня не останавливало. Я был убежден — рано или поздно сказочно разбогатею. Больше того, даже знал, на что потрачу богатство. Оставалось только его найти.

Иногда я так отчетливо видел россыпи драгоценных камней в своих сундуках, что чувствовал головокружение; в такие минуты воображение уводило меня в мир роскоши, где я жил на широкую ногу, припеваючи, без всяких забот. Тогда я представлял раскаяние своих насмешников и видел их глаза, полные зависти и алчного блеска.

Разумеется, я надеялся, что вместе с богатством ко мне придут слава и власть (что, собственно, в порядке вещей). Поэтому часто воображал себя благодетелем, щедро одаривающим друзей и знакомых, а в ряде случаев и совсем незнакомых людей, если налицо было их восхищение мною, или хотя бы признание моих заслуг, или, на худой конец, просто симпатия. Крайне редко, но все же видел себя снисходительным миротворцем, прощающим своих врагов — не всех, конечно, а тех, у которых степень вины передо мной не превышала определенной нормы.

В то время каждая валявшаяся безделушка мне казалась потерянной драгоценностью, особенно если эта безделушка блестела. Почему-то я думал, что все ценности непременно должны сверкать. Но здесь я делал некоторые отступления и иногда собирал на вид малоприметные вещи, в расчете на то, что со временем они могут представлять ценность: медные гвозди, латунную окантовку, свинцовые трубки, олово, пробки, фольгу. Все эти вещи я носил с собой, в карманах; в карманах же держал и руки.