Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

— В таких умельцах, как он, первоисточник непосредственного восприятия, настоящей художественности, — шепнул мне Валерий.

Когда мы пришли с картинами Ивана в свою обитель, нам почему-то расхотелось приниматься за собственную работу. После открытой, восторженной живописи Ивана, его солнечных пейзажей предстояло обсчитывать текст, делать строгий макет, наброски к сюжетным кускам. Мы были привязаны к материалу, а Иван жил раскованно и писал, что хотел.

— Работу придется отложить до завтра, — вздохнув, сказал Валерий. — У нас не тот настрой.

— Пойдем к старине Степанычу, — воодушевился я. — Мы же договорились отправиться на лов кефали.

Мы уже запирали калитку, как вдруг у соседнего дома увидели плачущую старуху. Сгорбленная, в запыленной одежде, она то и дело закрывала лицо руками и беззвучно дергалась.

— Что случилось? — спросил Валерий.

— Столько лет, мил люди, не разрешают вернуться на родную землю, — с тяжелым вздохом старуха опустилась на скамью около изгороди. — Вы местные аль приезжие? Московские?.. А я из Казахстана. Вот приехала посмотреть на свой дом, — она повернулась в сторону дома и снова закрыла лицо руками. — Хотела взглянуть на дом свой… перед кончиной, да не пустили. Сказали: «Уходи, нечего тебе здесь делать»…

Старуха дергалась, сквозь всхлипывания бормотала о том, как когда-то жила в этом доме и имела большую семью, но после войны мужа посадили, а ее с детьми сослали. Мы, как могли, старались утешить пожилую женщину, но это нам плохо удавалось. Да и что мы могли сказать?! Так и отошли с тяжелым сердцем.

— Она крымская татарка, — буркнул Валерий, прекрасно зная, что я это понял одновременно с ним. — Среди них было немало предателей.

Степаныч встретил нас по-родственному. Он работал в саду.

— Вот все фантазирую, выращиваю, — объяснил, пожимая нам руки. — Я ведь это делаю не для того, чтоб выпустить пар, мне, честное слово, нравится ковыряться в земле. Я ведь всю жизнь провел в море, а теперь потянуло к земле… Вот я думаю, простое семя, а в нем затаилась жизнь. И что ее пробуждает?.. Но чего это вы такие мрачные?

Мы рассказали о старухе татарке.

— Да-а, они наведываются сюда, — протянул Степаныч. — Правильно их выселили, они ведь немцев встречали с хлебом-солью. А многие и в карательных отрядах участвовали, расстреливали наших. И немцы к ним хорошо относились, у рыбаков брали только половину улова…

— Степаныч, ты, вроде, вчера говорил насчет кефали, — Валерий, как нельзя кстати, сменил тему. — Не забыл? Все остается в силе?

— Обижаешь, — Степаныч нарочито надулся. — Сейчас сварганим обед, потом катанем. Еще рановато, а тут ехать на автобусе полчаса. Нам надо прибыть часиков в семь-восемь вечера. А сети поставим на ночь. Это за Алуштой. Там у меня кореш. Паспорта возьмите, надо оставить на погранзаставе.

Когда мы прибыли в Алушту, солнце уже опустилось за горную гряду, оставив на небосклоне веер лучей. На автостанции Степаныч договорился со знакомым шофером «газика», и тот подбросил нас в небольшой поселок, лежащий в узком ущелье, на берегу пересохшей речушки. Около крайнего дома нас встретил коренастый, свирепый на вид мужчина с низким голосом и категоричными, рубящими жестами; один глаз прищурен — острый, злой, другой открыт и в нем — лукавые искры. Вместо приветствия он выбросил вперед ладонь и пробасил:

— Сатурнов!

Давая понять, что не зря носит космическую фамилию, он сразу, без всяких предисловий, отдал зычные команды:

— Ты, Глеб, чеши на заставу, возьмешь пропуска, а вы, салаки, давай за мной, укладывать сеть!

Мы вышли в море на старой, обшарпанной моторной лодке. Сатурнов сидел на моторе и, пока мы не пришли в район лова, все чеканил с кормы, как бы с другой планеты:

— Заправляй пока фонари! Вон керосин под банкой… А ты, Глеб, шутник. Нет, чтобы заранее дать знать, он, вишь ли, сегодня объявился, точно с мачты свалился.

Обогнув мыс, Сатурнов сбавил обороты двигателя и на тихом ходу, описав длинную орбиту, проследовал в пустынную бухту. Около торчащих из воды жердей-вех заглушил двигатель и, понизив голос до загробного, бросил нам с Валерием:

— Вы давай на весла и тихо, без плеска гребите вдоль вех.

Привязав сеть к вехам и развесив на них керосиновые фонари — как мы поняли, чтобы рыба шла на свет, Сатурнов величественно, прямо инопланетянским жестом указал нам курс к берегу.

На гальке, среди колючего кустарника Сатурнов раздул костер, Степаныч достал съестные припасы, бутыль наливки, и мы с Валерием вновь отправились в морские путешествия, только теперь уже с двумя бывалыми моряками. Первым ударился в воспоминания Степаныч, но вскоре, немного размякнув и подобрев, показывая свое вполне земное происхождение, заговорил Сатурнов. Оказалось, именно он в свое время заразил Степаныча морской романтикой и помог устроиться на сухогруз, где служил механиком, а после того, как Степаныч распрощался с морем, еще несколько лет работал на судне.