Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

— Сколько возьмешь за совет? — засмеялся я.

— Бутылку портвейна. Когда станешь известным, когда в твоей комнате будет валятся не мусор, а деньги. А пока угощаю я. Посиди, просмотри еще раз холсты, прочувствуй их как следует. В Москве ведь живопись конъюнктурная, построена на расчете, одним словом — бедность души, а у меня искренняя. Они создают хаос, а я гармонию. У меня все красиво, как православное пение. Их вклад в искусство и мой — существенная разница. Я ставлю перед собой серьезные задачи. Посиди, я сбегаю еще за одной бутылкой. Давно так душевно не выпивал, что значит стариннейший друг, — он легонько двинул мне кулаком в плечо.

У платформы Подлипки я встретил почтальоншу, которая согласилась прописать на несколько месяцев. Почтальонша (ее звали Марья Ивановна), одинокая старушка с писклявым, как сверло, голосом, выделила мне маленькую комнату, поставила раскладушку, я набил в стену гвоздей — получилась вешалка.

Через два дня оформился грузчиком на Москва-товарную, где разгружали вагоны с арматурой, сухой штукатуркой, железной сеткой, подшипниками и «птичками» — дощатыми ящиками, внутри которых находились приборы растянутые на пружинах. Новеньких в свой клан грузчики принимали неохотно и меня долго ощупывали взглядами, потом кивнули, пошли, мол, посмотрим тебя в деле, потянешь или нет.

Мы работали не жалея живота, без перекуров — простой вагонов лишал премиальных. Ко мне не присматривались, меня откровенно принимали за некий измерительный прибор: громоздкую штукатурку клали на спину неровно, хотя все работяги были с немалым стажем и глаз имели наметанный. Делалось это нарочно, чтобы меня «заносило» — устою или нет? И рулоны сетки мне выбирались потяжелее и тоже клались, чтобы одно плечо перетягивало.

— Дня два, солдат, выдержишь, тогда сработаемся, примем в свои, — шепнул мне пожилой грузчик с платком, завязанным вокруг шеи.

Надо сказать, что, несмотря на худобу, я не был слабаком и уже имел навык погрузки, потому и выдержал испытательный срок. Ну а когда грузчики увидели, что я и «козла забиваю» не хуже их, меня окрестили «десятником» (девять наваливай, десятый тащи).

Первые дни, пока ехал в электричке к почтальонше, жутко болели руки и ноги, и спину не мог разогнуть, а по утрам еле вставал. Потом втянулся. До зарплаты жил скромно: покупал рыбу, картошку и лук и варил большую кастрюлю супа на два дня. Деньги тратил только на хлеб и «Приму».

Дальше все пошло как по накатанной дороге: работал, ездил в электричках, завтракал и ужинал в привокзальных забегаловках, читал газеты и слушал радио (наступила бурная хрущевская эпоха); в выходные дни помогал почтальонше по хозяйству: вскапывал участок, ходил с ее списком по магазинам, отстаивал очереди (наши вечные унизительные очереди!) за семенами, удобрениями — на живопись совершенно не оставалось времени. И никаких романов не подворачивалось, никаких изменений в моем одиноком положении не происходило, ни в лучшую, ни в худшую сторону, другими словами — романтические чувства обходили меня стороной; только и оставалось мечтать о «постоянной подружке» да сдерживать сексуальные фантазии.

Как-то с утра сыпал весенний прозрачный дождь: стучал по тротуару, грохотал в водосточных трубах, булькал в канавах, беззвучно стекал по стенам домов, но на лицах москвичей не виделось уныния. «В дождь хорошо работается», — подмигнул один мужчина другому у ларька. В троллейбусе мальчишка что-то выводил пальцем по запотевшему стеклу — «красиво!» — похвалила его мать.

После работы в ожидании электрички я сидел в «стекляшке» на Каланчевке, промокший, продрогший, пил кофе чашку за чашкой, чтобы согреться, и смотрел за окно на прохожих под дождем. Дверь в кафе открылась — с улицы донесся плещущий шум и запах сырости — отряхиваясь, к стойке подошла темноволосая девушка в черной шляпе и черном плаще. «Что за монахиня?» — необычное одеяние незнакомки немного развеселило меня. Девушка взяла чашку кофе и неожиданно села за мой стол, хотя было еще немало свободных мест.

— Какой горячий кофе, — монахиня посмотрела на меня в упор и улыбнулась.

— Почему вы в трауре? Кто-нибудь умер? — я попытался шутить, чтобы не выглядеть самым скучным на свете.

— Это мой стиль. Вам не нравится? — девушка торжествующе улыбнулась и расстегнула плащ, обнажив короткую юбку и прямо-таки точеные колени.

Монахиня моментально превратилась в беспутницу. Меня снова залихорадило, но уже не от озноба, а от ее внешности.