Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

Он сжал кулаки, подошел и ткнул меня в плечо. Я встал.

— Нужны мне твои сапоги.

— Проваливай, пока не вломил, — и еще раз ткнул меня.

Я его оттолкнул.

— Ах ты, шакал! — парень врезал мне кулаком по лицу.

Я не люблю драться, да и толком не умею, но здесь взвился, обида перешла в злость, и я заехал ему. И пошло… Мы дрались молча, тупо. Парень хрипел ругательства и все чаще цеплял меня своими маховиками, а его дружки сидели на ящиках, вроде для интереса наблюдали, кто кого, изредка бросали:

— Кончайте, ребята, не дело это.

Наконец подошли, разняли нас.

Прикладывая руку к заплывшему глазу, отплевывая кровь, я побрел в темноту. Состояние было жуткое, выдержка покинула меня. «Здесь, в столице, жестоких людей гораздо больше, чем у нас в провинции, — бормотал. — У нас человеку всегда помогут, а здесь каждый сам по себе, пробивайся как хочешь. И негодяев полно. И эти идиотские прописки — приписки к месту, чтоб всех держать под постоянным контролем, даже на отдыхе, иначе — штраф и высылка. Ну разве не дикость?!».

Размышляя в таком ключе, я пошел еще дальше, и в конце концов, как все неудачники, бездомные и нищие, озлобился и начал ненавидеть всю страну; разочарованный и ожесточенный, я подумал: «А не вернуться ли в Казань? Жизнь ради жалкого существования лишена смысла». Скитания в Москве превращались в бессмысленную нервотрепку, бесплодный труд, казалось, я мечусь в безвыходном коридоре. И с будущим полная неразбериха. А тут еще не самое лучшее время года — неприветливая суровая осень — после дождей резко похолодало, раньше времени пожелтели деревья и замерли в ожидании заморозков, чувствовалось — зима совсем близко.

Еще два-три дня ночевал черт-те где — прямо как бездомный пес; измотался вконец. И вот стою в каком-то подъезде, трясусь от холода, на душе муторно, безысходное отчаяние. Внезапно перед глазами всплыли лица родных… Словом, решил устроить передышку — скатать в Казань, снять нервное напряжение, поесть домашних супов, выспаться на кровати по-человечески. Поздно вечером прокрался на Москву-товарную, узнал у машиниста, куда направляется состав, и пристроился на подножке пульмановского вагона.

Часа в три ночи доехали до Шатуры, руки и ноги затекли, окоченел так, что стучал зубами, а тут еще заладил мелкий дождь вперемешку со снегом. По шпалам под прожекторами пошел в сторону станции; за мной увязался какой-то замызганный пес, маленький черный кобелек, похожий на чертенка — откуда он взялся, не знаю; бежит за мной, виляет хвостом. Я присел на лавку покурить, и он пристроился рядом. Покуривая в темноте, я уловил запах борща и перегорелого сала; пес учуял еду еще раньше.

— Неплохо бы подзаправиться, а, чертенок? — спросил я, и пес закрутился у моих ног.

Мы пошли на запах и уткнулись в столовую железнодорожных рабочих. Помещение было пустым, только за столом в углу сидели двое железнодорожников в промасленных кителях. Я подошел к посудомойке.

— Понимаете, — говорю, — такое дело. Безденежье у нас, — я кивнул на чертенка (он топтался у порога, заглядывал в приоткрытую дверь, принюхивался, но войти боялся).

Женщина все поняла и вынесла тарелку борща и котлету с вермишелью. Я подозвал чертенка, он прижал уши и подполз к моим ногам.

Мы наелись как следует; я согрелся и от усталости чуть не задремал. Чертенок с осоловелой мордахой тоже клевал носом. «Вперед!» — по привычке бросил я ему, вставая из-за стола, и тут же усмехнулся: «А ведь откатываюсь назад». Но выйдя из столовой, все же оправдал себя: «Откатываюсь не надолго, на неделю-другую, чтобы накопить силы и сделать мощный рывок вперед. Главное — не отчаиваться».

Минуя вокзал, я свернул в проулок — решил выйти на окраину, скоротать где-нибудь остаток ночи, а утром на попутном грузовике отъехать от Шатуры и сесть в скорый на какой-нибудь маленькой станции.

Пес плелся за мной — было похоже, он настроился сопровождать меня до Казани. Я решил его прогнать: цыкнул, топнул ногой. Он остановился и недоуменно вскинул глаза. «Такой же бродяга, как я», — подумалось.

— Ну куда я тебя возьму? — говорю ему, а он знай себе виляет хвостом.

Дождь и снег посыпали сильнее, мы с собачонкой спустились в канаву и спрятались под деревянным мостом. Невдалеке я заметил лист фанеры, подтащил его под бревна и улегся; поскуливая, пес доверчиво ткнулся рядом, начал зализывать ссадины на моих руках. Так мы и задремали, вернее, загрустили под дождем и снегом, прижавшись друг к другу.