Натали Саррот - Вы слышите их?

Он выпрямляется, встряхивается. Где мы? Что происходит? Вы ошиблись дверью, мадам, вы попали не по адресу. Оглянитесь вокруг. Посмотрите на эту уютную комнату, на старого друга, сидящего против меня, на перкалевые занавеси, душистый горошек, настурции, вьюнки, сорванные в нашем саду моей дочерью, да-да, этой самой, и расставленные ею с таким вкусом в старинных вазах, на эту скульптуру на столике, между нами, на эту неподражаемую вещь, которой мы сейчас любовались… Поглядите на этих детей… вам нигде не найти более обласканных… Видите ли вы хоть след царапины? Кто и о каком укусе говорил? — Но вы сами знаете, мосье, они сказали, будто вы их укусили… Укусил! Ну-ка покажите ваши лодыжки, ваши икры, ваши руки… Укусил!.. Она поворачивается к ним… — Да, покажите мне. — Нет, мадам, ни к чему, это незримый укус… — Вы убедились, мадам, о, им должно быть стыдно… если бы мне в их возрасте… но они насквозь испорчены, отъявленные шалопаи. Напрасно я приглашал к ним лучших учителей, послушайте только, как коверкают они язык… эти пошлые метафоры, эти безвкусные гиперболы…

Они сбились перед ним в кучу, они говорят все разом… Ты прекрасно знаешь… О, какое лицемерие, какая гнусная комедия… Ты сам знаешь, что ты сделал… — Что я сделал? Вы свидетель, мой дорогой друг, вы были тут, что я сделал? — Да ничего, я ничего не видел… Они бросаются в ноги к другу, заклинают его… — Скажите правду. Помогите нам. Чего вы боитесь? Вы не могли не заметить… Вы же видели, как он подскочил, как закричал… — Ах нет, он пе двигался с места. Он ничего не кричал. — Разве вы не слышали «Что, что?», да, «Что, что?». Так свирепо. «Что, что?» С такой ненавистью. «Что, что?»… Бедная девочка… Мы помогли ей подняться наверх, перевязали, дали валериановых капель, апельсиновой воды… Что, что? Что, что? Что, что? и все потому только… нет, это невыносимо… и только из-за того, что она осмелилась заговорить о критской скульптуре… Друг словно задумывается… напрягая память… — Да, в самом деле, ваш отец сказал: «Что, что?» Он выказал удивление. Признаюсь, я и сам… говорить в связи с этой вещью о критской скульптуре… Я полагаю, детка, что вы ошиблись…

Инспектриса смотрит на часы. — О, мадам, вы правы, вы попусту теряете драгоценное время. Сейчас дети вообще слишком избалованы тем, что предупреждается каждое их желание, что с ними держатся на дружеской ноге, они уже сами не знают, чего еще потребовать… Им пе поправился, видите ли, мой тон. Я не выказал должного почтения, услышав, как опа несет эту околесицу. Мое удивление их оскорбило. Они привыкли к обходительности. Если быть честным до конца, мадам, это хвастунишки и бездельники. Уже одно то, что они заговорили о «скульптуре», да еще «критской», было великим подвигом. Я должен был прийти в восторг, погладить ее по головке, дать награду… а я себе позволил… И сразу жаловаться, обвинять меня в дурном обращении, беспокоить вас… Она встает, протягивает ему руку… — Ах, мосье, вы не одиноки, мы сталкиваемся с поразительными вещами… Ио, поверьте мне, винить следует не детей. Вы сами их чересчур избаловали. Жизнь, позднее, не будет с ними так ласкова. Ни к чему развивать в них подобную чувствительность, ранимость…

Едва она уходит, они утирают слезы, причесываются, приводят себя в порядок, наклоняются, чтобы поцеловать его, протягивают руку гостю… Извините нас… Мы на ногах пе стоим. Доброй ночи, приятного вечера…

И вот уже веселятся… В этом возрасте огорчения мигом забываются… Изредка еще всхлипывая, не утерев как следует сморщенного, заплаканного лица, она уже улыбается, смеется вместе с остальными…

Он больше не в силах вынести этого доверчивого взгляда, устремленного на него человеком, которому никогда в жизни… Знаете ли вы, что такое грех? Преступный акт? Нет, вы не знаете… Разумеется, знаю, можно ли на протяжении долгой жизни?.. Как вы себе это представляете? Разумеется, есть вещи, о которых я не люблю вспоминать. — Ну, что, например, прошу вас, скажите… Впрочем, нет, ни к чему, можете не говорить, мне и самому известно. Знаю я ваши злодеяния… Рафинированные угрызения совести тех, кто на протяжении всей своей безмятежной жизни и мухи не обидел. Тех, кто всегда благодушен, отрешен. Чист. Безукоризненно чист. Этот смех, который вы слышите… тоже такой чистый, не правда ли? Невинный, прозрачный… Как все прозрачно там, где находитесь вы… Они веселятся, это так понятно в их возрасте. Ах, и мы были такими же. Сладкий безудержный смех. Нет сил перестать. Наша матушка всегда с улыбкой ворчала на нас. Дедушка поверх своей газеты, поверх своих очков кидал на нас снисходительные взгляды… Да перестанете ли вы наконец валять дурака, безобразничать… Чуть потише, дети, уймитесь…