Натали Саррот - Вы слышите их?

Возможно ли? Мы вас побеспокоили? Но мы же смеялись так тихо… Ни тени в чистосердечных взорах, на гладких лицах ни следа дрожи… Это он, только оп сам, заложил в них… Он находит в них то, что сам привносит. Напрасно было бы что-нибудь им объяснять, все равно не поймут… Это — ведь правда? — чересчур уж тонко. Попробуйте, расскажите кому угодно. Возьмите любого в свидетели. Спроси хотя бы у своего друга… Поговори с ним об этом, попробуй пожалуйся ему…

Прислушайтесь… этот смех… Прислушайтесь хорошенько. — Что случилось? Что с вами? — Этот смех… вы слышите их? Эти смешки… как иголки… Очнитесь же, не смотрите на меня так растерянно… Эти смешки как капли воды, которые падают на голову пытаемого… это специально для нас, это они нас пытают, хотят пас сломить… Вы что, не слышите их? Но из чего вы сделаны? Нет, разумеется, вы не можете мне поверить. Вы не можете поверить в такое коварство… Тот приподымается, устремив на него широко открытые глаза… Ну как могли вы не заметить, когда… в тот момент, когда вы имели неосторожность… когда вы были столь безумны… — Я? Безумен? Вы шутите… — Да, безумны… наклонясь, схватив обеими руками зверюгу, потрясая ею под носом у друга… — Да, повторяю: безумны. Вы сошли с ума… если в их присутствии осмелились за этим пойти, водрузить это здесь, любоваться… Они встали, они это отвергли, поднялись к себе и теперь пачкают, крушат… все… все, что придает цену жизни… видите, как они заставляют меня выражаться… с каким пафосом, с какой беззастенчивостью… видите, во что они меня превратили… они медленно убивают меня…

В ответ па его вопль муки и ярости дверь наверху приоткрывается, они осторожно просовывают головы на лестницу… Что происходит? — Право, не знаю, ваш отец вышел из себя. Ваш смех его раздражает. Оп… совершенно… не знаю, что с ним. Ничего не понимаю. Они спускаются на несколько ступенек, встревоженно перевешиваются через перила… — Что с ним такое? Что стряслось?

Почувствовав, что он уже не один, убедившись в поддержке встревоженной семьи, друг пытается потихоньку успокоить обезумевшего: Видите, вы их напугали. Видите, как они встревожены. Они веселились… — Конечно, мы веселились, нам и в голову пе приходило, что это может вас раздражать… — Да меня-то это ничуть не раздражало. Это вашему отцу показалось, будто… — Будто что? Что еще он придумал? В чем еще мы провинились? Скажи же… — Да, скажите же им все, раз и навсегда. Потому что я затруднился бы… Я ничего, ровным счетом ничего не понял.

Он молчит. Он опускает голову, как нашкодивший мальчишка… Да нет, не имеет значения… голос у него слегка осипший… Будем считать, что я ничего не говорил. Я ничего не говорил. — Вы видите, иногда… он сам не знает, с чего. Что бы мы ни делали, все выводит его из себя. Невозможно понять, чего он хочет. Невозможно понять, что мы должны сделать, чтоб он был доволен… чтоб любил пас, хоть немножко… их лица морщатся, уголки губ опускаются совсем по-детски, словно сейчас они зальются горькими слезами.

Они гуськом спускаются по лестнице, выстраиваются в ряд у нижней ступеньки, худые руки болтаются вдоль тощих тел. Инспектриса общественного надзора, которую, наконец, вызвали возмущенные соседи, сидит на стуле, прямая как доска, с записной книжкой и карандашом в руках, оглядывая стоящих перед ней… Расскажите все, не бойтесь. Они молчат, бросая косые взгляды на своего мучителя. Толкают друг друга локтями… Наконец, самый крепкий, самый отважный подымает голову, отбрасывает назад прядь со лба, прочищает голос… Так вот… по правде… Одна из девочек вдруг хлопается на пол, волосы падают ей на лицо, она всхлипывает… Да… по правде… мы чувствуем… — Да, я это почувствовал, когда был еще совсем маленьким, есть в нас… не знаю что… как мы ни стараемся… есть в нас что-то ненавистное ему… Да-да… все утвердительно кивают, перешептываются… да, ненавистное… до смерти ненавистное… он хотел бы нас уничтожить… он готов нас убить… Стоит только… Вот на днях, когда я сказал…

Инспектриса машет карандашом… — Ну-ну, если вы будете так бормотать, говорить все разом, я ничего не пойму… Это и без того не просто… В чем, собственно, дело? Попробуйте объяснить толком. Что ему ненавистно?.. С тупым видом, мотая своими головами деревенских дурачков, хлюпая носом… — Вот как раз… мы не знаем. Он никогда этого не говорит. Но стоит открыть рот… Он не дает нам дыхнуть… даже посмеяться, хоть чуть-чуть… даже когда его пет с нами… Мы были там, наверху, закрыли дверь…