Сергей Тепляков - Двуллер-3. Ацетоновые детки

Она сосредоточилась. Бесчетнов с улыбкой на это смотрел.

– И что ты ему передаешь? – спросил он.

– Не сбивай! – строго сказала она. – Поздороваюсь для начала.

– А потом?

– А потом скажу… Скажу, что я – мама. И что я его очень жду. И очень люблю.

Она опять сосредоточилась. Бесчетнов смотрел на нее и увидел, как улыбка расцвела на ее лице.

– Ответил! Ответил! – зашептала Наташа. – Говорит: «Папа и мама, я вас тоже люблю! Ждите, скоро буду!».

– Прямо так? – усмехнулся Бесчетнов.

– Прямо так! – смеясь, ответила Наташа.

– Ты ему скажи, пусть не сильно торопится. Надо не скоро, а вовремя.

– Сейчас! – ответила Наташа и опять сосредоточилась.

– Ну что? – спросил Бесчетнов.

– Он говорит: «Знаю, сам не дурак!» – с важной миной проговорила Наташа и они оба захохотали.

В этот же вечер Николай Палыч Петрушкин вдруг посмотрел в окно и понял, что за окном – осень. До этого он не замечал времен года. Ему казалось, что время остановилось, но тут он увидел желтую листву, зябко торопящихся под дождем людей, отливающий белым от света фонарей мокрый асфальт и понял – осень.

Первым делом подумалось, что нынче Данила пошел бы во второй класс. От этой мысли заболело сердце. Петрушкин отошел от окна и прошел в ту комнату, где всегда, приходя к ним, играли внуки. Здесь до сих пор лежали их игрушки – машины, роботы, конструкторы. Петрушкин сел на низенький стульчик и голоса Алексея, Алины, Данила и Акима зазвучали вокруг него.

Петрушкин вспомнил, как после свадьбы они с женой Лидией поехали в свадебное путешествие в Одессу. Как они потом прикидывали, в поезде и зародилась новая жизнь. Потом девять месяцев будущий Алексей Петрушкин исправно ходил с мамой на лекции в университет, набираясь ума от лучших профессоров. Слушал хорошую музыку – Петрушкины ходили на симфонические концерты. Он даже и пошевелился в первый раз на концерте, когда басистый певец запел «Гори, гори, моя звезда!». Потом, когда Алексей повзрослел, они рассказывали ему об этом – к старому романсу в семье было особое отношение.

В детском саду Алексей придумал вырезать родной город из земли и улететь всем городом в космос. Иногда, впрочем, он уверял родителей, что проект этот давно осуществлен и все они на самом деле уже мчатся по огромному космосу, хоть и никто, кроме него, Алексея, это не замечает.

– Тебе бы книжки писать… – смеясь, говорил ему тогда отец.

– А я пишу! – серьезно отвечал сын. Но то ли не писал, то ли потом потерялась куда-то эта космическая одиссея.

Они путешествовали всей семьей по всей огромной когда-то стране. Бывали и в горах – в Карпатах, на Тянь-Шане. «Приохотил его к поездкам… – горько подумал Петрушкин. – А был бы домосед – был бы жив». но он тут же подумал, что домосед – это был бы не его сын. Когда у Алексея родился младший, Аким, в городе стояли сорокоградусные морозы. В роддом не пускали никого и никак. Алексей с Данилом на руках и с биноклем на шее забрался на дерево и оттуда разглядывал сам и давал посмотреть Даниле на маму и Акима. Даже сейчас, вспомнив об этом, Петрушкин усмехнулся. Отчаянный был у него сын, таким он его и любил.

Стукнула входная дверь – пришла жена. Петрушкин смахнул слезы – у жены и так болело сердце, при ней он бодрился как мог.

– Привет! – сказал он, выходя в прихожую и улыбаясь.

– Привет… – сказала она, пытливо вглядываясь в его лицо и глаза.

– Ты как? – спросил он.

– Да нормально… – ответила она. – для ситуации – вполне нормально. Сердце не болит, если ты об этом. Съездила вот на дачу, забрала Данилкин лук…

Оба замолчали. Данилкин лук была грядка лука, которую внук сам посеял, сам поливал. Предполагалось, что потом он сам его и соберет. Петрушкин подумал: «нет сил. Нет сил. Не могу». Лицо его задрожало, расползаясь в разные стороны. Он прошел в комнату и сел на диван.

– Ну что ты… – тихо сказала вошедшая следом жена, гладя его по руке. – Что ты…

– Он и их убил, и нас убил… – тихо сказал Петрушкин. – А сам живой будет. Вот это в голове не укладывается. Не могу я это принять, не могу… Сначала думал – смогу, а теперь – нет…

Жена промолчала. На даче она едва нашла в себе силы собрать этот лук. Потом долго ревела в доме.

– А ты говори себе, что ребятам нашим хорошо сейчас – они в раю… – сказала она. – Баба Зоя на даче объяснила мне, что с девятого дня после смерти душу умершего тридцать дней водят по аду, показывают его со всеми муками. И душа трепещет – как бы не остаться в аду навечно. А на сороковой день душа возносится ангелами к Богу, который и определяет ей соответствующее место.