Юрий Азаров - Подозреваемый

— Какие?

— Мы пытались, и это хорошо понимал Валерьян Лукич, приобрести состояние внутренней пластической раскованности. Мы овладевали новой биоритмической структурой.

— В чем она выражалась?

Ириша замялась. Петров, в свое время с увлечением занимавшийся с несколькими экстрасенсами и освоивший даже некоторые приемы лечения, стал говорить о внутренних законах развития личности, о связи воли, подсознания, удовольствия и страха. Рассказ явно заинтересовал Иришу.

— Значит, наркотик, снимая страх, уничтожает и чувство ответственности. Воля как таковая перестает существовать, она уступает место удовольствию, структурно складывающемуся из отдельных эротических, эстетических и познавательных элементов. И как только это происходит, начинается активный процесс интуитивного поиска нового в самом себе: нового видения мира, новых ощущений, мировоззрения.

— Именно так, — вскричала тогда Ириша. — Вы же все знаете. Вы же совершенно точно обо всем говорите. Когда я впервые испытала эту новую радость ощущений, доставленную мне от энергетической подпитки от плюсового бинома…

— Что такое плюсовой бином?

— Ну это когда однополовая связь… так Валерьян Лукич выражается.

— Продолжайте.

— Так вот, когда это произошло, в меня точно вселился другой человек. Я уже не могла видеть мужчин, не могла даже прикоснуться к ним.

— Вы понимаете, что с вами произошло? — спросил Петров.

— Примерно, — ответила Ириша.

— Не думаю, — проговорил Петров. — А произошло вот что. Под воздействием сильных ощущений эффект удовольствия вытеснил многие другие свойства, присущие нормальному человеку. Порочное удовольствие, потребительская дурная страсть стала единственным вашим жизненным критерием. И самое печальное, приобщившись к разврату, вы стали активно втягиваться в преступления…

— Я никому не делала зла…

— Неправда. Вы пытались развратить Копосову.

— Она сама кого хочешь развратит, — вспыхнула Ириша.

— Вы втянули в свои порочные занятия ученицу ПТУ Зину Коптяеву.

Ириша закусила губу.

— Она сама напросилась…

— После того, как вы ей рассказали, что ее ждет и что она получит у Касторского.

— Разве ее били, насиловали? — уже возмущенно спросила Ириша.

— Хуже. Ей отравили сознание. У нее психическое расстройство. Могу сказать, у вас со здоровьем тоже не все в порядке. Ваша, как вы говорите, новая структура приведет вас к гибели и к нравственной, и к физической. Вы убили в себе личность. Утопили в порочных удовольствиях все свои человеческие качества. Поэтому вы и стали соучастницей убийства, грабежа и других преступлений.

— Я не убивала. Я ни о чем не знала.

— Инокентьев Игорь Зурабович дал другие показания.

— Инокентьев трус, он что угодно мог наплести…

— Не думаю. К этому мы еще вернемся. А сейчас ответьте мне на один маленький вопросик. Каким образом у Саши оказалась дверная ручка Касторского?

Ириша рассмеялась.

— Сашка хулиганка. Однажды она разозлилась и сказала: "Я у него все дверные ручки пооткручиваю". А вечером, когда мы уходили, Касторский принес ей пакет и сказал: "Это тебе". Саша заглянула в пакет. Там была дверная ручка. Как узнал о словах Саши Касторский, мы не знаем. Наверное, у него были подслушивающие устройства.

— Вы же отлично знаете, что были.

— Да, он записывал все, что связано с проявлением чувства удовольствия.

— Он вам давал послушать эти пленки?

— Вы же знаете. Он сам создавал эту своеобразную музыку, когда классика соединялась с сексом…

— Это действовало?

— Не то слово. Это так возбуждало, такой кайф, ты балдеешь моментально.

— И Зина Коптяева слушала эту музыку?

— Она ради этого и пришла.

— И как она реагировала?

— Она так расковалась, даже разнуздалась, что Касторский приостановил сеанс. Он не выносил грубости.

— Касторский к вам не прикасался?

— Нет, почему же? Он иногда ласкал нас. Но в этом никогда не было грубятины.

— Ваши родители знали о ваших занятиях?

— Папе до меня не было дела. Маме тоже, а вот бабушка чувствовала что-то. Она однажды прослушала пленки и устроила истерику, а потом прокляла меня.

— Как это?

— Ну сказала: "Проклинаю!"

— И вас это не задело?

— Очень даже. Я любила бабушку.

— А теперь?

— Теперь тоже. Только ее уже нет.

— А у вас с Сашей никогда не возникало возмущения, предубеждения против Касторского?

— Возникало.

— Причины?

— Он жадный, — тихо ответила Ириша. — Такой же, как Инокентьев. Держал меня на ублюдочном пайке. У Сашки — свои гешефты с драгоценностями, а у меня ничего. Меня одевали, кормили и только. У меня не было будущего. Сашка как-то сказала Касторскому, чтобы он меня обеспечил.