Алан Силлитоу - Бунтари и бродяги

«Если я еще раз увижу тебя рядом со своим домом, — кричала она ему вслед, — то вылью тебе на голову ведро воды, вот увидишь!»

Оказавшись на безопасном расстоянии от нее, он обернулся и посмотрел на нее, смущенный, злой и раскрасневшийся от обиды. Он выкрикнул все ругательства, какие только знал, и скрылся у себя дома, громко хлопнув дверью.

Но не только внезапное начало войны стало причиной перемен в жизни Фрэнки. Возможно, это произошло еще и потому, что ему не были чужды романтические увлечения, которые проявлялись совсем по-другому, чем его ребяческие игры в войну. Часто летним вечером, в конце рабочего дня, он становился в начале нашей улицы и поджидал девушек, выходящих с табачной фабрики. Там их работало около двухсот, и больше четверти из них шли этим путем, чтобы успеть домой к вечернему чаю.

Обычно он поджидал их там в своих черных плисовых штанах, заштопанном пиджаке и в рубашке без воротника, которая прежде принадлежала его отцу. Однако, если рядом с ним находился старший мальчишка из его ватаги, то это мешало ему приставать к девушкам так, как он обычно делал. Он умел свистеть громче всех на улице, а когда мимо него проходили девушки небольшими группами, он старался придать своему свисту мелодичные, напевные нотки.

«Привет, киска, — звал он ее, — как дела?»

В ответ обычно следовал смешок, пожимание плечами, гордо вскинутая голова или резкое «отстань».

«Могу я пригласить тебя куда-нибудь этим вечером? — кричал он вслед с громким смехом. — Хочешь пойти со мной в кино?»

Иногда какая-нибудь девушка даже переходила на другую сторону улицы, чтобы не сталкиваться с ним, но тогда он бросал ей вслед еще более откровенные шуточки:

«Привет, красотка, — я могу прийти как-нибудь повидаться с тобой?»

Громко засмеявшись, обычно в ответ девушка кричала ему что-нибудь в таком духе:

«Это тебе обойдется в пять шиллингов», — или: «Ты просто дурак, дорогуша, чокнутый! » — или: «Я буду ждать тебя на центральной улице в восемь. Смотри не забудь, ведь я приду!»

Это стало его главным «взрослым» развлечением. Он просто вел себя соответственно своему возрасту, он делал то же самое, что и другие двадцатилетние парни в нашем квартале, хотя в сильно преувеличенном виде. Эти ухаживания заканчивались обычно в камыше, на болоте, между речкой Лин и железной дорогой, куда Фрэнки часто водил свою шайку ребятишек. Он гордо шествовал один (девушка, которой он насвистывал, сопровождала его только в его воображении) по тайным тропинкам, на которых он ловил головастиков, а затем заваливался в сооруженный им самим в потаенном месте шалаш из веток ивы, бузины и дуба, где никто не мог его видеть. В эти дни он возвращался домой бледный, с синевой под глазами, но с приятными «греховными» воспоминаниями.

Он становился на углу улицы почти каждый вечер летом, сперва с толпой ребятишек из его компании, а позже — один, потому что те шутки, которые он бросал девушкам, возвращающимся с фабрики, были далеко не невинными. Поэтому однажды вечером к нему подошел полицейский и увел его с этого угла улицы навсегда. В то же самое время сотни грузовиков принялись проезжать день за днем мимо топи и мокрых валунов, пока потаенное место Фрэнки не было уничтожено, и на него не навалили слой отходов с табачной фабрики.

Однажды субботним утром, когда мои родители слушали по радио меланхоличный голос диктора, я встретил на улице Фрэнки.

Я спросил его, что он намеревается делать теперь, когда началась война, потому что я решил, что, учитывая его возраст, его могут отправить на фронт с остальными. Он выглядел безучастным и печальным, и я подумал, что причина этого — война, что он просто принял серьезное выражение лица, которое должно быть у каждого в такие времена, — хотя выражение моего собственного лица не было таким уж серьезным. Я также заметил, что во время разговора он заикался. Он сел прямо на тротуар, прислонившись спиной к стене дома, понимая, что сегодня никто не отдубасит его подпоркой для белья.

«Я жду, пока мне пришлют повестку на фронт, — ответил он, — и тогда я вступлю в отряд Шервудских лесников.»

«Если меня призовут на фронт, я стану моряком», — вставил я, пока он не начал рассказывать историю о подвигах его отца на предыдущей войне.

«Вступать следует только в армию, Алан», — произнес он, поднимаясь и закуривая трубку. Чувствовалось, что он глубоко убежден в своих словах.

Затем он внезапно улыбнулся, и его уныние как ветром сдуло. «Вот что я тебе скажу. После обеда мы соберемся, отправимся на Новый Мост и устроим там боевые учения. Сейчас я должен вас как следует подготовить, ведь идет война. Мы немного потренируемся. Может быть, мы еще немного повоюем с Содомом.»