Алан Силлитоу - Бунтари и бродяги

И так далее, и все в том же духе. Гость читает на корешках тех книг, которые стали частью меня самого, этого собрания сочинений, за которым исчезло мое истинное «я», такое, каким оно было до прочтения всех этих книг, или даже, вернее, до того момента, как я прочел свою первую книгу. Часто у меня возникало желание выкинуть их одну за другой, забыть их названия и те впечатления, которые они на меня произвели, тщательно вырезать скальпелем их содержание из своего мятущегося сознания. Но это невозможно. Невозможно повернуть назад ход часов, которые тикают на мраморной полке. Нельзя даже просто разбить их циферблат и забыть об этом.

Вчера мы ходили в гости к одному из моих друзей, дом которого стоит в долине, вдалеке от городского шума. Я сидел в шезлонге на террасе, прикрыв глаза, под деревом мушмулы германской, плоды которой еще не успели созреть, и руки у меня пахли апельсином, который я только что очистил. И тут я услышал кукушку, куковавшую в сосновом лесу на склоне горы.

И это кукование вдруг совершило то, перед чем оказался бы бессилен даже хирургический нож. Я вернулся назад, сквозь годы, к своему естественному состоянию, я стал таким, каким был до того, как прочел все эти книги, и, как мне казалось, приобрел благодаря им определенные знания.

И это нежное, отчетливое, певучее «ку-ку» внезапно перенесло меня в прошлое, и я снова очутился в том мире, где моим королем был Фрэнки Буллер.

Мы отправлялись на войну, и я был частью его армии. Я вооружился штыком из ветки бузины, которая росла на склоне горы, и набил карманы тяжелыми, плоскими, тщательно отобранными камнями, которые были способны молниеносно, со свистом проноситься в воздухе и поражать лбы наших врагов. Через парусиновые туфли на резиновой подошве у меня выглядывал большой палец, в носках были дыры, а сзади на штанах, возможно, заплата, потому что до четырнадцати лет я все время ходил в изрядно поношенной одежде. Во время переклички выяснилось, что нас было одиннадцать, и Фрэнки стал во главе нашего бравого войска в качестве гиганта-центуриона, а ржавая крышка от мусорного ведра служила ему каской. Чтобы враг подумал, что у нас очень большое войско, мы под его командованием спускались с моста, а потом стремглав бежали через поле. Фрэнки был опытным тактиком, ведь он начал командовать своими войсками с пятнадцати лет.

В те годы ему было лет двадцать — двадцать пять. Никто, в том числе он сам, не знал его настоящий возраст; похоже, что его родители решили сохранить это в глубокой тайне. Когда мы спрашивали Фрэнки, сколько ему лет, он называл невероятное число: «Сто восемьдесят пять». Отсюда логически следовал еще один вопрос: «В таком случае, когда же ты окончил школу?» Иногда он бросал на это презрительно: «Я никогда не ходил в школу», а иногда — отвечал с нескрываемой гордостью: «Я ее не закончил, я из нее сбежал».

Я носил короткие штаны, а он — длинные, поэтому сейчас я не могу сказать, какого роста он был на самом деле. Но на вид он казался гигантом. У него были серые глаза, темные волосы и правильные черты лица, поэтому он мог бы сойти за красавца-мужчину, если бы не едва заметное выражение инфантильности, которое сквозило в его взгляде и складках низкого лба. Что же касается физической силы и сложения, то он ничем не отличался от взрослого человека.

Мы все в отряде, как сговорившись, дали ему звание генерала, но он настаивал, чтобы его называли старшиной. Потому что его отец был старшиной во время Первой мировой войны. «Мой отец был ранен на войне», — говорил он нам каждый раз, когда мы встречались. — «Он получил медаль и контузию, и из-за того, что его контузило, я родился таким».

Он был горд и доволен тем, что «родился таким», ведь благодаря этому ему не надо было идти работать на завод и зарабатывать себе на жизнь, как остальным мужчинам в его возрасте. Ему больше нравилось играть в войну с ватагой двенадцатилетних подростков и водить их в бой против мальчишек того же возраста из другого квартала. Наша улица была линией фронта на краю города, тогда как вражеским кварталом был новый жилой массив из трех улиц, который охватывал нас с фланга и оставлял нам небольшое пространство: несколько полей и садовых участков. Вот почему мы постоянно завидовали им. Людей, что жили в трущобах в центре города, теперь переселили в новый жилой массив, поэтому наши враги могли создать не менее грозное войско, чем мы, однако у них не было такого двадцатилетнего мужчины-ребенка, как Фрэнки, чтобы водить их в бой. Жители этого жилого массива не отказались от своих привычек, которые приобрели пока жили в трущобах, поэтому этот квартал на нашей улице прозвали «Содомом».