Энн Ветемаа - Моя очень сладкая жизнь, или Марципановый мастер

Естественно, в промежутке прошло невероятно много времени, естественно, я вернусь к тем годам, через которые сейчас просто из-за подходящего случая (мысли, возникшие из описания давнишних самонаблюдений в ванной комнате) перепрыгиваю. И вообще историю своей жизни я рассматриваю в целом и не собираюсь выдергивать из нее моменты, расставленные в хронологическом порядке. Все, что во мне есть, было во мне всегда. И моя дорогая Катарина была запрограммирована в моей жизни, наверное, одновременно с моим собственным предопределением. Итак, однажды осенним вечером в павильончике автобусной остановки на окраине города я увидел женщину в наипрекраснейшем возрасте — между пятьюдесятью и шестьюдесятью, — у которой, насколько я понял, что-то всерьез не ладилось с одеждой, причем именно с нижней одеждой. Она, очевидно, упала и порвала колготки на колене. На остановке она была одна — время вечернее, — а так как стесняться ей было некого, то она попыталась быстренько совладать с какими-то явно мешающими ей обстоятельствами, внезапно возникшими в ее одеянии — точнее, она как будто поддергивала вверх, поначалу, правда, через юбку, какие-то детали туалета.

Сначала эта история меня даже слегка рассмешила. Негоже ведь мужчине предлагать свою помощь… Но помощи никто и не ждал: стрельнув глазами по сторонам, дама задрала юбку.

Боже мой! Что со мной произошло! Я увидел бежевые колготки, по которым поднимались вверх железнодорожные пути бегущих петель. И хотя ноги дамы выше от колена совсем не напоминали гриб лисичку, как у одной ингерманландской молодухи полвека назад, картина меня потрясла. На миг я даже ощутил в носу горьковато-сладкий запах сохнущих табачных листьев. Но еще более странным было то, что это воспоминание повлияло совсем не так, как можно было предположить! Почему? Знаете, что утверждают гомеопаты, говоря о болезнях? Они уверены, что "подобное лечится подобным"! Если вы думаете, что испытанное в юности страшное переживание, которое повлияло на весь ход моей жизни, вновь всколыхнулось, отразилось, то… то есть оно в самом деле так и сделало, но как бы это сказать? — со знаком плюс. Я почувствовал, как моя кровь забурлила, понеслась, погнала, устремилась в орган, куда она, наверное, и должна бежать, по мнению мужчин. И смею предположить, что этот прилив крови был, пожалуй, посильней, чем у юнцов, потому что мой организм все это буйство, это правильное, предусмотренное природой применение гормонов планировал уже более полувека.

Я не мог сделать ничего иного, как влететь в павильон. Там была она — одна, грустная, замерзшая, усталая, безутешная — и поддергивала свои чулки; а рядом с ней к стене был прислонен кусок фанеры. Красовавшаяся на нем надпись возвещала кроваво-красными буквами:

Женщины! Не позволим мужчинам притеснять себя! Каждая свободная и смелая женщина купит себе вибрафон!!!

— Милостивая сударыня, вы наверняка считаете меня безумцем, но я должен вам признаться… — выдавил я.

— Чего-о? — протянула дама. У нее был грубый грудной голос, с недовольными и в то же время какими-то очень сексапильными, хотя и неведомыми ей самой, обертонами.

— Я должен вам признаться, что хотел бы вступить с вами… в душевно-сексуальные отношения, — с одышкой проговорил я. — И как можно скорее. Не бойтесь, никаких иных желаний у меня нет. Не говоря уже о браке. Но, разумеется, я согласен и жениться на вас, если узаконивание страстей вас заинтересует. Словом — я на все готов!

— Чего-о?! Я никогда не выйду замуж! Вы что, сбрендили, сударь?!

— По всей видимости, — пробормотал я.

Это признание ни чуточки не испугало мою Дульцинею — скорее, лицо ее прояснилось.

— Я не всегда безумен, — счел нужным уточнить я. — Напротив, я очень и очень покладистый и спокойный марципановый скульптор средних лет. Но при виде вас, простите меня, меня настиг приступ особенного безумия…

— Марципановый скульптор? Это еще что такое?

— Это я мог бы вам объяснить. Как грустно, что вы не осмелитесь, то есть вам не подходит, согласно общепринятым нормам нашего конвенционального общества, пойти ко мне в квартиру, — в отчаянии сказал я. — Ну хотя бы только выпить со мной чашечку чая и обменяться мыслями об искусстве марципана. Уже одно это было бы для меня, попавшего в абсолютно непредвиденную физиологическую и анатомическую ситуацию, большим праздником. — Я вздохнул, и вздох мой вырвался из самого сердца. — Но и эту маленькую радость запрещают царящие в нашем обществе предрассудки. Конечно, вы не осмелитесь переступить общепризнанные правила поведения…