Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса

И все-таки Эн. Эл. не мог с ним полностью согласиться. Ведет к гибели? Вполне возможно. Но неужели и впрямь, по мнению Якоба, лучше прозябать в старой, грязной стеклянной банке чем сидеть на том же пеньке, попивая «Золотой ранет» в послеобеденной истоме и слагая стихи о рыгающем телеграфном столбе?

Наверняка лучше, стоял на своем Якоб. Уже по одному тому что эти создания ничего иного пожелать не могут — надо полагать, они находятся в некоем близком к нирване состоянии которое восточные мудрецы почитают за высшее благо. Конечно, их тоже подстерегает масса опасностей, но они повсюду успели разослать свои копии, они вечны. Кстати, может быть, они и ядерную войну смогут пережить лучше, чем мы. И еще одно положительное качество: у амеб примитивная нервная система, поэтому она всегда в порядке. Нам порой грозит сумасшествие, Якоб-то это знает! А амебы могут не опасаться даже легкого невроза. В последние десятилетия люди все более подвержены странным душевным недугам — потерям памяти, извращениям и прочим подобным прелестям, постоянно растет число коек для индивидов с признаками психического вырождения.

— И вы, мой милый друг, кажется, не совсем психически здоровы. Вид у вас такой, будто и вы не знаете, куда податься…

Это уже показалось Эн. Эл. слишком, и он неожиданно рассмеялся. Он смеялся долго, неудержимо и все это время чудо-счетчик и сюрреалист смотрел на него испуганно. Правда, к испугу, кажется, слегка подмешивалось удивление.

— Вы неописуемо проницательный сюрреалист, дорогой Якоб! — сквозь смех выдавил из себя Эн. Эл. — Вы абсолютно правы — я понятия не имею, куда податься. Изо всех людей мне известно это всех меньше. Может быть, мне и впрямь придется отправиться в Гдов выращивать хризантемы, может быть, меня там ожидает розовый анархистский телеграфный столб. Оси моих координат не то чтобы заиндевели, они просто расплавились, и черная точка в месте пересечения напрочь их заглотила… — Эн. Эл. все еще не мог унять свой нездоровый смех.

— Что вы хотите этим сказать, мой юный друг?

— Вы в полном праве называть меня Леопольдом, потому что, может статься, я действительно Леопольд. Человек, очень смахивающий на Леопольда… — И он зашелся от кашля.

Я в самом деле не пойму… — Якоб озабоченно сложил руки на животике, лежавшем у него на коленях как плотная подушка. Он погладил его с опаской.

— Я тоже не пойму… Могу только поклясться бородами всех святых апостолов, что я ей-ей не знаю, кто я такой!

— Да никто из нас не может быть совершенно уверен в том, кто он такой, — философически начал Якоб. Очевидно, он не привык поражаться, он сам был из тех, кто поражает, и поэтому походил на упавшего в воду, который не умеет плавать. Однако Эн. Эл. прервал его:

— «Никто из нас» для меня ничего не значит; я в самом прямом, самом наипошлейшем, грубо физическом смысле не знаю, кто я такой. Не знаю, как меня зовут, где я живу и работаю, не знаю ни бельмеса. Сохранились некоторые путаные детские воспоминания и, очевидно, кое-что из того, чему, по всей вероятности, когда-то учился — энтропия и так далее… А больше ни бельмеса!

— Как… как же так?.. И когда? — пробормотал Якоб.

— Если вы впрямь хотите знать, то, кажется, сегодня в первой половине дня. Я очнулся на вокзале. В карманах пусто… Никаких вещей. Как будто меня не поколотили и не обобрали до последней нитки. Пьянствовать я вроде бы не пьянствовал, это было бы заметно.

— Невероятный случай …

— Я тоже считаю — не вполне обычный. Не так ли? А что думаете вы, подлинный сюрреалист и чудо-счетчик?

Теперь Эн.Эл. решил взять чуть более циничный тон. Тем более что Якоб смотрел на него как-то благоговейно и почтительно.

— Табула раза, — прошептал он.

— К сожалению, не совсем. Я, например, знаю, что «табу-ла раза» — чистая доска, которой не пользовались, и что ее сравнивают с душой невинного ребенка, вернее наоборот — душу ребенка сравнивают с этой грифельно-девственной доской.

— Душа ребенка вовсе не так невинна, — все-таки влез было Якоб, но тут же замолчал и подобострастно навострил уши.

— Я знаю, я помню довольно много: чердак в загородном доме, женщину в дырявых шелковых чулках, чистящую угря (это только что пришло мне на ум), некоторые дома в Таллинне и кое-что еще. Знаю, например, что я не гомосексуалист, потому что недавно по дорожке проходила красивая женщина и я сладострастно уставился на ее ножки. Кажется, я также не убийца, потому что не могу без содрогания подумать о крови.