Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса

Тут уж вода полилась на мельницу Пента. Он буквально засветился:

— Ого! Вот это здорово! Вопрос массы умопомрачения! Это стоило бы обсудить с Якобом… Воображаемая шизофреническая масса в сравнении с параноической! Я, право же, еще не дошел до того, что у мысли и духа может быть масса … Раз уж масса, то ее можно выразить в международной системе единиц…

— Черт бы вас побрал, химик! — воскликнул психиатр. Наконец-то в его глазах вспыхнуло красивое злое пламя, можно даже сказать «полыхнуло». Пент снова вынужден был сдержаться: однажды ведь, когда доктор рассердился, у него возникло желание подколоть того еще сильнее. Теперь Пенту захотелось сказать в привычной мягкой и кроткой манере, выводящей Моорица из себя, — до чего же, мол, жаль, ведь доктор мог бы испробовать на нем свои гипнотические способности! Нет, не испробовать, а использовать! Под таким именно взглядом он, скромный инженер, дескать, чувствует себя как лягушка, наскочившая на змею. Но сегодня вспышка гнева Моорица превзошла все обычные пределы, и Пент счел за благо промолчать — тут уж нечего подначивать.

— Да, черт бы вас побрал! Кроме международной системы единиц имеется еще система Юлиуса Фурора, и его диагноз в отношении вас вполне определенный: «Этот человек — самодовольное дерьмо, разыгрывающее интеллигента! А вообще он здоров как бык!» И по-моему, это самый лучший, самый точный диагноз, когда-либо поставленный доктором Фурором.

— И тут воцарилось долгое молчание, — пробормотал Пент, тем самым его нарушив.

— С вами — и вдруг молчание! Как же! Держи карман шире! — выпалил Карл Моориц. — Ваш подлинный недуг — эгоцентризм, неистовое самолюбование и в устной, и в письменной форме. — Он показал на стопку тетрадей. — Что там понаписано? Что это вообще такое? Поскольку вы любите иностранные слова, я скажу, что это душевный онанистическо-нарциссовый стриптиз!

Доктор полистал тетради.

— Сплошное превозношение собственного интеллекта — на каждой странице, на каждой строке. До чего же я интересный человек! До чего же потрясно я втюрился в деревенскую Кристину! Смотрите, какое таинственно-греховное зернышко мазохизма таится в моей душе! Придите же в изумление от моих сугубо утонченных, архииндивидуальных перверсий — настолько утонченных, что ни у кого другого таких быть не может! Да еще музыкальный садизм, вивисекция на Черни. Гром и молния!

Доктор вскочил на ноги, галстук вылетел из-под пиджака, длинными быстрыми шагами, как зверь в клетке, заходил он от двери к окну и обратно.

«Галстук на нем как птичье крыло…» — внезапно и абсолютно не к месту всплыли в памяти Пента слова из какой-то вздорной кабацкой песни. Однако и сам он тоже разволновался не хуже доктора, руки его дрожали, коленка под столом отбивала дробь.

— Вы кичливый маньяк! — воскликнул Карл Моориц. — Если бы я не видел так ясно жалких истоков вашего позерства, я бы дал волю рукам.

И этому можно было поверить, судя по состоянию доктора.

— Ну-ну… — пробормотал Пент С.

— Да, но я ведь вижу , и поэтому наряду с отвращением проникаюсь сочувствием.

— Ну-ну, — снова пробормотал Пент, на сей раз немного громче. При этом он успел заметить, что на рубашке доктора не хватает двух пуговок. Жена ведь у него не шьет… Уж не потому ли он нацепил галстук?

— У вас ностальгия по чудесному отрочеству, по франтоватой, изнеженной юности, когда вы с удовольствием играли роль вундеркинда, золотого яичка в гнездышке. Вы тоскуете по той поре, хотите вернуть все, чего не смогли удержать, что утекло как вода между пальцев. Но поскольку — как ни удивительно! — вы пока еще стесняетесь причитать, то задаете работу серому веществу мозга, дабы оно утешало вас в вашей беде. Доказываете, что в мире все относительно, нет плохого и хорошего, нет движения вперед и назад, а все мы кружим по полоске Мёбиуса то ли с одной стороной, то ли с одной поверхностью — точно не помню — ну да, по неориентированной полоске, смахивающей на свернувшуюся липкую бумагу для мух…

Как же сверкали глаза у доктора!

— Знаю, заглянул в энциклопедию, прочитал о пресловутом листе Мёбиуса, столь вам милом, и обнаружил, что символики предостаточно. Эта перекрученная штука не символизирует ничего иного кроме вашей собственной жизни, химик Пент. Вы думали об этом?

Доктор сел, сделал глоток кофе и Пенту налил, но с таким ожесточением, что половина выплеснулась на блюдечко.

— И вообще эта проективная геометрия… Конечно, если пирамиду Хеопса можно уместить на носовом платке, чем же тогда плоха ваша жизнь? На носовом платке, столь же замусоленном как ваш жизненный путь…